Ливонская война. Финал (часть 1-я)...
Aug. 20th, 2014 06:31 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
scharapow_wОригинал взят у ![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
thor_2006 в Ливонская война. Финал (часть 1-я)...
thor_2006 в Ливонская война. Финал (часть 1-я)... Месяц почти не касался я этой темы, целый месяц. Много воды за это время утекло, и пирамида почти построена под самую крышу...
Однако все вышеописанное было всего лишь цветочками, а ягодки - ягодки были только впереди. В 1560 г. конфедерацию постигла подлинная катастрофа, на фоне которой все прежние бедствия померкли! Плотина рухнула, и понеслось. А начиналось все как обычно – с малых ручейков. После взятия Мариенбурга главные силы русской рати были распущены, но «годовавшие» по пограничным городам и в Юрьеве русские гарнизоны вовсе не собирались отсиживаться за стенами крепостей и продолжили действовать на свой страх и риск, равно как и псковские и новгородские торонщики-охотники до чужого добра. «Того же лета (7068 – Thor) ходили торонщики в Немецкую землю, и много воевали земли, и полоноу и животины гоняли из земли много, а иных немци побивали…», – сообщал как о нечто обыденном, не заслуживающем пристального внимания и отдельной «повести», псковский летописец (и Реннер в своей хронике рисует впечатляющую картину того, как небольшие русские отряды в течение всей весны то тут, то там вторгаются на территории Ордена и Рижского архиепископства и подвергают их опустошению). Московские же летописцы, отражая официальную версию событий, писали о другом. Впрочем, это и понятно, ибо Москву мало интересовали результаты дерзких «наездов» пограничных «баронов» – до тех пор, пока эти результаты не начинали влиять на большую политику.
А большая политика тем временем складывалась так, что малозначимый, казалось, на первых порах ливонский конфликт грозил перерасти в крупномасштабную войну, и прежде всего с Великим княжеством Литовским (великий князь которого, как уже было отмечено выше, давно уже имел свои виды на Ливонию и ее наследство). В январе 1560 г. в Москву прибыл гонец от Сигизмунда II Мартын Володков с грамотой княжеской, а в грамоте той было черным по белому прописано, что де поскольку «Ифлянская земля здавна от цесарства хрестьянского есть поддана предком нашим во оборону отчинному панству нашему, Великому князству Литовскому, чого поновляючи весь тот закон, со всею землею сами нам утвердили», то пусть Иван «подданным нашого панованья всей земли Ифлянской покой дал бы еси и войска своего в ту землю не всылал, валки и неприязни через присягу свою до урочных лет и до выштья перемирья на тое панство не подносил». В противном случае, писал Сигизмунд своему партнеру, пускай пеняет на себя – он как законный государь и повелитель Ливонии, обязан оборону ее, как и прочим землям своего «панства» «чинити», а Господь накажет того, по чей вине возобновилось кровопролитие меж христианскими народами.
Прием литовских послов Иваном Грозный. Миниатюра из лицевого свода
Угроза со стороны Сигизмунда была очень даже недвусмысленна, и в Москве к ней отнеслись более чем серьезно. Уступать требованиям своего «брата» и поддаваться на шантаж с его стороны Иван был не намерен, и, демонстрируя твердость своих намерений и уверенность в своей правоте, решил, судя по всему, поставить жирную точку в ливонской истории. Оттягивать далее решение этой проблемы было нельзя – в противном случае ситуация могла принять самый что ни на есть неблагоприятный оборот. Воюя с Крымом и продолжая пусть и в полсилы, но все отвлекая часть своих ресурсов, на походы в «Ифлянскую землю», получить еще и войну с Литвой – это был, согласитесь, явный перебор. Потому в Ливонии надо было заканчивать, и поскорее.
И, поскольку, как известно, пушки – это последний, и, пожалуй, самый весомый, довод королей, Иван решил отправить в Ливонию новую рать. Тем самым он намеревался показать Сигизмунду, как он относится к его требованиям и заодно ускорить развязку – если ты и в само деле полагаешь себя ливонским государем, так приди и защити свои владения. Прощупать реакцию великого князя литовского и короля польского должна была небольшая рать (всего на четыре полка семь воевод да еще один воевода из Юрьева с тамошними ратными людьми) под началом князя А.М. Курбского (да-да-да, того самого!) со многими воеводами, «а с ними дети боярские и жилцы» да еще и татары – городецкие да «царевы» (Шах-Али).
Сам Курбский, как и полагается мемуаристу, позднее, в своей «Истории о великом князе Московском» расписал в красках, как Иван вызвал его к себе и поведал свою печаль – положение в Ливонии складывается критическое, поскольку «у воинства его (государева – Thor) зело сердце сокрушено от Немец, зане егда обращали искусных воевод и стратилатов своих сопротив царя Перекопского, хранящее пределов своих, а вместо тех случилось посылати в Вифлянские городы неискусных и необыкновенных в полкоустроениях, и того ради многажды были поражены от Немец, не токмо от равных полков, но уже и от малых людеи великие бегали…». Потому, продолжил свою мысль царь, должен он или сам «идти сопротив лафлянтов, або тебя, любимого моего, послати, да охрабрится паки воинство мое, Богу помогающу ти».
Так ли это было или не так, но, судя по всему, Курбский, по своему обыкновению, несколько преувеличил свою значимость. Хотя под его началом и были собраны отборные служилые люди, тем не менее, исходя из состава рати и послужного списка назначенных в нее воевод, можно с уверенностью сказать, что перед нами обычная «лехкая» рать. И задача, которая была поставлена перед Курбским в Москве (вполне возможно, кстати, что и лично царем), соответствовала ее составу. С одной стороны, Курбский и его ратники должны были продемонстрировать решимость царя довести начатое дело до конца, а с другой – разведать обстановку и обеспечить развертывание другой, более многочисленной и сильной рати.
Руины Пайде (старая фотография)
Набег Курбского, если верить псковским летописям, начался после Троицы, которая в 1560 г. пришлась на 2 июня (правда, Реннер датирует вторжение русского отряда в пределы Йервенского фогства 27 мая, отмечая, что неприятель сжег и разграбил ряд поселений и хуторов в трех милях от Вайсенштайна). Если верить его «Истории», то князь дважды на протяжении месяца ходил в Ливонию – «первыи под Белый камень (Вайсссенштайн, Пайда – Thor), от Дерпта осмьнадесять миль, на зело богатые волости», где побил 4 конных и 5 пеших рот-фенлейнов во главе с самим Кеттлером (довольно странное утверждение, если учесть, что, побывав в конце апреля 1560 г. в Ревеле, с мая и до конца сентября Кеттлер путешествовал между Ригой и Динамюнде, изредка наведываясь в Ашераден и Пернов – Thor. К тому же в изложении Реннера выходит, что 12 июня под Оберпаленом 4 роты кнехтов «взяли в оборот» русский отряд, положив на месте 20 русских. Кто кого победил – наверно, сегодня одному Богу известно). Спустя полторы недели после побиения «маистра» Курбский отправился во второй набег, на этот раз к Феллину (по данным Реннера – 23-24 июня). Под его стенами он разбил старого магистра Фюрстенберга, после чего «возвратихомся с великим богатствы и корыстьми» в Юрьев-Дерпт. Всего же, заявлял потом Курбский, он «седм, або осемь крат того лета битв имехом великих и малых, и везде за Божиею помощию, одоление получахом…».
Вне зависимости от того, насколько успешно действовал Курбский, семь или восемь побед над «германами» он одержал или меньше, действия его «лехкой» рати померкли на фоне того, что случилось спустя некоторое время после его возвращения из набегов.
Однако все вышеописанное было всего лишь цветочками, а ягодки - ягодки были только впереди. В 1560 г. конфедерацию постигла подлинная катастрофа, на фоне которой все прежние бедствия померкли! Плотина рухнула, и понеслось. А начиналось все как обычно – с малых ручейков. После взятия Мариенбурга главные силы русской рати были распущены, но «годовавшие» по пограничным городам и в Юрьеве русские гарнизоны вовсе не собирались отсиживаться за стенами крепостей и продолжили действовать на свой страх и риск, равно как и псковские и новгородские торонщики-охотники до чужого добра. «Того же лета (7068 – Thor) ходили торонщики в Немецкую землю, и много воевали земли, и полоноу и животины гоняли из земли много, а иных немци побивали…», – сообщал как о нечто обыденном, не заслуживающем пристального внимания и отдельной «повести», псковский летописец (и Реннер в своей хронике рисует впечатляющую картину того, как небольшие русские отряды в течение всей весны то тут, то там вторгаются на территории Ордена и Рижского архиепископства и подвергают их опустошению). Московские же летописцы, отражая официальную версию событий, писали о другом. Впрочем, это и понятно, ибо Москву мало интересовали результаты дерзких «наездов» пограничных «баронов» – до тех пор, пока эти результаты не начинали влиять на большую политику.
А большая политика тем временем складывалась так, что малозначимый, казалось, на первых порах ливонский конфликт грозил перерасти в крупномасштабную войну, и прежде всего с Великим княжеством Литовским (великий князь которого, как уже было отмечено выше, давно уже имел свои виды на Ливонию и ее наследство). В январе 1560 г. в Москву прибыл гонец от Сигизмунда II Мартын Володков с грамотой княжеской, а в грамоте той было черным по белому прописано, что де поскольку «Ифлянская земля здавна от цесарства хрестьянского есть поддана предком нашим во оборону отчинному панству нашему, Великому князству Литовскому, чого поновляючи весь тот закон, со всею землею сами нам утвердили», то пусть Иван «подданным нашого панованья всей земли Ифлянской покой дал бы еси и войска своего в ту землю не всылал, валки и неприязни через присягу свою до урочных лет и до выштья перемирья на тое панство не подносил». В противном случае, писал Сигизмунд своему партнеру, пускай пеняет на себя – он как законный государь и повелитель Ливонии, обязан оборону ее, как и прочим землям своего «панства» «чинити», а Господь накажет того, по чей вине возобновилось кровопролитие меж христианскими народами.
Прием литовских послов Иваном Грозный. Миниатюра из лицевого свода
Угроза со стороны Сигизмунда была очень даже недвусмысленна, и в Москве к ней отнеслись более чем серьезно. Уступать требованиям своего «брата» и поддаваться на шантаж с его стороны Иван был не намерен, и, демонстрируя твердость своих намерений и уверенность в своей правоте, решил, судя по всему, поставить жирную точку в ливонской истории. Оттягивать далее решение этой проблемы было нельзя – в противном случае ситуация могла принять самый что ни на есть неблагоприятный оборот. Воюя с Крымом и продолжая пусть и в полсилы, но все отвлекая часть своих ресурсов, на походы в «Ифлянскую землю», получить еще и войну с Литвой – это был, согласитесь, явный перебор. Потому в Ливонии надо было заканчивать, и поскорее.
И, поскольку, как известно, пушки – это последний, и, пожалуй, самый весомый, довод королей, Иван решил отправить в Ливонию новую рать. Тем самым он намеревался показать Сигизмунду, как он относится к его требованиям и заодно ускорить развязку – если ты и в само деле полагаешь себя ливонским государем, так приди и защити свои владения. Прощупать реакцию великого князя литовского и короля польского должна была небольшая рать (всего на четыре полка семь воевод да еще один воевода из Юрьева с тамошними ратными людьми) под началом князя А.М. Курбского (да-да-да, того самого!) со многими воеводами, «а с ними дети боярские и жилцы» да еще и татары – городецкие да «царевы» (Шах-Али).
Сам Курбский, как и полагается мемуаристу, позднее, в своей «Истории о великом князе Московском» расписал в красках, как Иван вызвал его к себе и поведал свою печаль – положение в Ливонии складывается критическое, поскольку «у воинства его (государева – Thor) зело сердце сокрушено от Немец, зане егда обращали искусных воевод и стратилатов своих сопротив царя Перекопского, хранящее пределов своих, а вместо тех случилось посылати в Вифлянские городы неискусных и необыкновенных в полкоустроениях, и того ради многажды были поражены от Немец, не токмо от равных полков, но уже и от малых людеи великие бегали…». Потому, продолжил свою мысль царь, должен он или сам «идти сопротив лафлянтов, або тебя, любимого моего, послати, да охрабрится паки воинство мое, Богу помогающу ти».
Так ли это было или не так, но, судя по всему, Курбский, по своему обыкновению, несколько преувеличил свою значимость. Хотя под его началом и были собраны отборные служилые люди, тем не менее, исходя из состава рати и послужного списка назначенных в нее воевод, можно с уверенностью сказать, что перед нами обычная «лехкая» рать. И задача, которая была поставлена перед Курбским в Москве (вполне возможно, кстати, что и лично царем), соответствовала ее составу. С одной стороны, Курбский и его ратники должны были продемонстрировать решимость царя довести начатое дело до конца, а с другой – разведать обстановку и обеспечить развертывание другой, более многочисленной и сильной рати.
Руины Пайде (старая фотография)
Набег Курбского, если верить псковским летописям, начался после Троицы, которая в 1560 г. пришлась на 2 июня (правда, Реннер датирует вторжение русского отряда в пределы Йервенского фогства 27 мая, отмечая, что неприятель сжег и разграбил ряд поселений и хуторов в трех милях от Вайсенштайна). Если верить его «Истории», то князь дважды на протяжении месяца ходил в Ливонию – «первыи под Белый камень (Вайсссенштайн, Пайда – Thor), от Дерпта осмьнадесять миль, на зело богатые волости», где побил 4 конных и 5 пеших рот-фенлейнов во главе с самим Кеттлером (довольно странное утверждение, если учесть, что, побывав в конце апреля 1560 г. в Ревеле, с мая и до конца сентября Кеттлер путешествовал между Ригой и Динамюнде, изредка наведываясь в Ашераден и Пернов – Thor. К тому же в изложении Реннера выходит, что 12 июня под Оберпаленом 4 роты кнехтов «взяли в оборот» русский отряд, положив на месте 20 русских. Кто кого победил – наверно, сегодня одному Богу известно). Спустя полторы недели после побиения «маистра» Курбский отправился во второй набег, на этот раз к Феллину (по данным Реннера – 23-24 июня). Под его стенами он разбил старого магистра Фюрстенберга, после чего «возвратихомся с великим богатствы и корыстьми» в Юрьев-Дерпт. Всего же, заявлял потом Курбский, он «седм, або осемь крат того лета битв имехом великих и малых, и везде за Божиею помощию, одоление получахом…».
Вне зависимости от того, насколько успешно действовал Курбский, семь или восемь побед над «германами» он одержал или меньше, действия его «лехкой» рати померкли на фоне того, что случилось спустя некоторое время после его возвращения из набегов.
