scharapow_w

 По максимальным (и в то же время "не вполне точным") данным к концу 1917 года на вооружении русской армии было около 18 тыс. артиллерийских орудий разных систем, до 35 тыс. пулемётов, свыше 5 млн. винтовок разных систем, до 33 млн. снарядов, около 2,1 млрд. патронов.

Казалось бы, живи и радуйся. Однако основная масса этого добра пропала в течение зимы 17/18 г. А масса была не маленькая: непосредственно на фронтах осенью 1917 г. имелось почти 12 тыс. орудий, 2,5 млн. винтовок, 1,2 млрд. патронов, 28 млн. снарядов.

В итоге, когда большевики решили провести ревизию запасов для вооружения армии в разгоревшейся войне за власть, выяснилось, что на 10 июля 1918 г. запасы оружия исчислялись в следующем количестве: орудий разных систем – около 3 тыс., пулеметов – около 10 тыс., винтовок различных систем – около 1,3 млн., снарядов – около 7 млн., патронов – около 800 млн. штук. Опять же фигурирует присказка "по неполным данным".

Тем не менее на вооружение частей и соединений Красной Армии во второй половине 1918 года было отпущено следующее количество вооружения: артиллерийских орудий различных систем – 1 930; снарядов к ним – около 2,5 млн.; винтовок всех систем – 926 975; пулемётов – 8 116; патронов винтовочных – 563 342 000; револьверов – 75 553; патронов револьверных – 1 515 436; шашек – 7 607; пик – 22 306; ручных гранат – 822 236.

Попутно решили ещё раз посмотреть, что там с сусеками. Результат просмотра складов на конец октября 1918 г.: орудий различных калибров – 1 332 (другой вариант - 1 249); снарядов к ним – 4 963 680 (5 008 207); винтовок – 252 000; револьверов – 1 060; пулемётов – 3 231; ружей-пулеметов – 1 120; винтовочных патронов – 310 436 658; револьверных патронов – 1 906 000. Из артиллерийских выстрелов более 4 млн. к 3-дюймовым и горным пушкам, 900 тыс. – средних и крупных калибров.

В январе 1919 года ситуация в плане винтовок и патронов к ним не улучшилась: на складах ГАУ (без тульских заводов) имелось 53 058 винтовок, причем 12 250 шт. из них имели уже назначение в части. Патронов числилось 170 807 тыс., из них занаряжены частям – 94 247 тыс. Неисправных винтовок насчитывалось свыше 45 тыс. Правда, на тех же складах имелось ещё около 150 тыс. винтовок различных иностранных систем и к ним 265 млн. патронов.

Худо-бедно раскочегарили промышленность вооружений. Выпуск за 1919 год составил:

Орудия полевые – 366
Артвыстрелы – 183 998
Винтовки – 470 155
Пулемёты – 6 056
Винтовочные патроны – 357 260 тыс.
Револьверы – 77 560

Благодаря новому выпуску, а так же ремонту и тщательному учёту, за тот же год ГАУ смогло отпустить Красной Армии 1 134 712 винтовок всех систем, 8 222 пулемёта, 646,5 млн. винтовочных патронов, 3,5 млн. снарядов различных калибров (подавляющее большинство составляли выстрелы к 3-дюймовым полевым орудиям). Снаряды брались не только со складов, но и снаряжались из имеющихся элементов. В частности, Московский огнесклад ежемесячно снаряжал 150 тыс. снарядов.

Выпуск за 1920 год:

Орудия полевые – 279
Артвыстрелы – 1 815 059 (включая снаряжённые)
Винтовки – 429 898
Пулемёты – 4 467
Винтовочные патроны – 411 365 тыс.
Револьверы – 38 252

Выпуск за 1921 год:

Винтовки – 245 315
Пулемёты – 2 900
Винтовочные патроны – 292 972 тыс.

Всего же за 1918-1920 гг. Красная Армия получила 3 973 орудия, около 8 млн. снарядов, около 2,5 млн. винтовок, 21 тыс. пулемётов, около 1,5 млрд. патронов, свыше 1,6 млн. гранат.

Как метко заметил А. Вольпе: "...гражданская война, в отличие от мировой, не была «артиллерийской» войной. Гражданская война была войной «ружейно-пулеметной». Ее тактика в основном определялась этим моментом. Производство винтовок и ружейных патронов было «шверпунктом» военной промышленности. Расход снарядов в гражданской войне был сравнительно невелик. Если можно так выразиться, в этом было «счастье» гражданской войны. Кто знает, какие испытания пришлось бы выдержать нашей промышленности, если бы потребность снарядов была такой же, как во время мировой войны".

От себя добавлю, что никаких огромных запасов снарядов от царской армии, доживших до Великой Отечественной, не просматривается. Это позволяет переосмыслить один давний вопрос - почему не отказались от "трёхдюймовки" как немцы? Традиционное объяснение ("осталась туча снарядов, жалко терять"), как видим, не работает. "Терять", по сути, было нечего. Однако, с точки зрения советского руководства, ожидался второй раунд войны: то ли мы пойдём к соседям, то ли они к нам придут (подробнее см. у Мельтюхова в книге про 23-й год). Т.е. останавливать производство нельзя, надо его наращивать. А выпускать что-то новое пока не готовы. В итоге к концу 20-х - началу 30-х и образовались те самые "запасы, которые жалко терять".

https://paul-atrydes.livejournal.com/97446.html

 Опубликованная в нашей газете 17 апреля с. г. статья Константина Симонова «О воспоминаниях участников войны» вызвала большой интерес среди читателей. Участник Великой Отечественной войны бывший разведчик И. Горенко пишет: «Я многое помню о войне. У меня сохранились от времени пожелтевшие листки дневника. Не раз я брался за перо. Потом бросал, снова писал и снова бросал, не зная, с чего начать и чем кончить. Прочел статью Симонова и опять хочется взяться за перо».

Многие товарищи в своих письмах просят посоветовать, как писать воспоминания, как рассказать о главном и важном. Редакция обратилась с этими вопросами к писателю К. Симонову. Ниже публикуется его статья, в которой даются ответы на вопросы читателей.

ПЕРЕД ГЛАЗАМИ — БОЕВОЕ ПРОШЛОЕ

Константин СИМОНОВ

Мне очень хочется в меру сил помочь своими советами тем из товарищей-фронтовиков, которые, работая над воспоминаниями о войне, нуждаются в такой помощи. При этом я понимаю, конечно, что мои советы отнюдь не бесспорны.

Во-первых, мой писательский опыт недостаточен для того, чтобы придавать излишне большое значение своим литературным советам.

Во-вторых, в этих советах есть известный элемент случайности: они родились как ответы на вопросы, заданные мне во время различных бесед. И участвуй в этих беседах другие люди, они могли бы задать и другие вопросы.

Но, как говорится, «лиха беда начало». Мне не хочется ограничиваться только высказанными в предыдущих заметках призывами, у меня есть потребность вложить в общее дело свою скромную, но практическую лепту.

Хочу подчеркнуть, что речь пойдет главным образом о советах тем людям, которые пишут или пытаются писать сами, без помощи записывающего, с их слов литератора (эта помощь в такой форме далеко не всегда и нужна).

Недавно мне пришлось встретиться с любопытной рукописью. Один заслуженный товарищ, участник Великой Отечественной войны, судя по рукописи, много переживший, побывавший в тяжелых боях и во главе своей части достойно прошедший эти бои, когда сел писать воспоминания, почувствовал неуверенность в собственных силах и взял себе соавтора. И вот, читая итог этой совместной работы, я почувствовал резкое несоответствие между человеком, пережившим все то, о чем он пробовал писать, и самой рукописью. Он был человеком военным, бывалым, а в рукописи было что-то очень «литературное», напоминавшее штампы поспешных газетных статей. В ней было чуть ли не на каждой странице перемешано существенное, правдивое и по-военному точное со штампами, красивыми словами и общими фразами.

Я заинтересовался, в чем тут дело, и стал расспрашивать автора воспоминаний об одном из эпизодов.

И вдруг он сказал мне: «Да нет! Все это было вовсе не так, как тут написано, по-другому!». И очень живым языком, грубовато, но образно нарисовал мне всю картину со всеми ее подробностями. Его встреча во время боя с командиром соседней части, как живая, встала перед моими глазами.

«Тут было слишком много подробностей, эти подробности мы убрали, оставили только суть...» — после своего очень живого рассказа, словно оправдываясь, добавил мой собеседник.

А эти-то подробности как раз и были самым интересным для меня, как слушателя! Они рисовали обстановку; по этим подробностям можно было понять, что и как происходило в те дни под Москвой, и именно под Москвой, а не на Курской дуге, и именно в 1941, а не в 1943 году! Какое настроение было у людей, какие шли разговоры, что было характерным именно здесь при сложившихся тогда обстоятельствах.

В этой рукописи (а я убежден, что при верном направлении работы из нее все-таки выйдет хорошая книжка воспоминаний) был еще один типичный недостаток. Во-первых, как я уже сказал, многие подробности были заменены общими местами и общими словами, а во-вторых, было смешано между собой то, что человек видел и пережил сам, с тем, что он брал из боевых донесений, из документов, которыми он располагал.

Предположим, командир полка рассказывает о том, как он находился на своем НП, а потом направился в батальон и там под его командой отбили атаку... Все это абсолютно достоверно. Но сразу же вслед за этим вдруг идет описание действий разведчиков, вместе с которыми он не был. Он не был с ними, но тем не менее пишет о том, как разведчики сидели и разговаривали в трех шагах от шоссе, по которому шли немцы, и о чем они думали, следя за немцами...

И сразу воспоминания превращаются в плохую литературщину, неудачную попытку написать полухудожественное произведение; неудачную потому, что я, читатель, сразу перестаю верить этой вещи. Мне уже не ясно — что в ней видел своими глазами сам автор, о чем ему рассказали другие и что взято им из документов? Оговорюсь, что вообще приводить в воспоминаниях документы, разумеется, не грех. Грех в другом — когда взятое из архива донесение перетолковывается своими словами так, словно автор сам присутствовал при всем этом.

Это очень серьезный и довольно сложный вопрос. Командир пишет свои мемуары о действиях своей части и о себе, и, чаще всего, это для него неразделимо. Естественно, что сам он не мог всюду присутствовать, все видеть своими глазами. А написать он хочет не только о том, что видел, но и о том, что знал.

Ну, что ж, это его право, но при этом ему нельзя забывать одного требования. Он должен писать так, чтобы всегда было видно; где его личные воспоминания — то, чему он сам был свидетелем, где рассказывается о том, что он слышал от других, и где, наконец, сведения, почерпнутые им из документов.

Иногда, читая воспоминания о том или ином бое, испытываешь недоумение: начинает казаться, что автор воспоминаний на одном и том же отрезке времени лично присутствовал в разных своих подразделениях на разных боевых участках. Этого, конечно, не могло быть, да и не было. И автор пишет так вовсе не из-за недостатка скромности. Наоборот, он хочет рассказать не только о себе, а и о том, как воевали его товарищи, его подчиненные, что происходило в каждом из его батальонов, в каждой из его рот. Но делает он это неумело. Пробует об этом писать так, как будто он все сразу и во всех местах видел своими глазами.

Больше того, стараясь получше, потеплей рассказать о товарищах, иной автор воспоминаний начинает даже писать о том, что они думали, что они чувствовали. При этом он забывает, что воспоминания — всегда рассказ от первого, от своего собственного лица, а в таком рассказе автор может говорить только о том, что он сам думает и чувствует.

Конечно, другие люди могут ему рассказать о своих думах и чувствах, и он может это запомнить и пересказать. Может он и представить себе, что в ту или иную минуту боя думают и чувствуют другие люди, но в этом случае он должен так и сказать: «Я невольно представил себе, что сейчас думает и чувствует мой оставшийся в окружении командир роты, как он тревожится, как он ждет нашей помощи...».

Я, конечно, привел эту фразу просто для примера. Можно сказать в другом случае и по-другому, скажем: «Я посмотрел ему в лицо и, по-моему, правильно прочел его мысли — в эту минуту он думал, что лучше сложить голову, чем отступить здесь, под Москвой...».

И эту вторую фразу я привел тоже, конечно, лишь для примера. Тут важны не литературные обороты. Тут важен принцип. Рассказывая от первого лица, нельзя изображать себя всезнающим и всюду присутствующим.

Еще раз хочу подчеркнуть, что эту очень распространенную ошибку товарищи, пишущие воспоминания, как правило, совершают по неопытности, а вовсе не от недостатка скромности.

Если вернуться к примеру тех воспоминаний, с которых я начал этот разговор, то командир полка, разумеется, может в своих воспоминаниях рассказать и о том, что думали и чувствовали разведчика, лежа у шоссе в трех шагах от немцев, но для такого рассказа нужно найти форму, не противоречащую самой форме воспоминаний от первого лица. Разведчики могли, докладывая ему о результатах своей разведки, попутно рассказать и о своих переживаниях, и рассказать очень живо так, что ему это запомнилось на много лет. Если они ему не докладывали непосредственно, то он мог услышать об этом из вторых уст, от человека, слушавшего их доклад и запомнившего их рассказ. И в той, и в другой, а, может быть, и в какой-то иной форме все это может войти в воспоминания.

Вообще же, если мы и дальше будем разбирать вопрос на этом примере, воспоминания командира полка тем и отличаются от «истории полка», что в них речь идет от первого лица, что человек рассказывает о себе как о командире полка и о том полке, которым именно он командовал.

И хотя в таких воспоминаниях могут приводиться и документы, и оставшиеся в памяти рассказы других людей, и цитироваться их дневники и письма, все-таки главной канвой всего этого должны быть воспоминания о том, что сам автор лично знал, видел, чувствовал. Конечно, это не воспоминания о себе, это прежде всего воспоминания о том великом деле, в котором ты принимал посильное участие, и о воевавших вместе с тобой людях, но и это дело и эти люди должны быть изображены в воспоминаниях прежде всего такими, какими их видели именно твои глаза.

У нас иногда боятся употреблять местоимение «Я», видят в этом какую-то нескромность. Вряд ли это верно. В воспоминаниях не обойтись без слов «Я», на то они и воспоминания. И нескромные воспоминания получаются не тогда, когда в них употребляется слово «Я», а когда автор придает этому «Я» излишне большое значение, недооценивает роль других людей и переоценивает свою. Так что дело не в том, сколько раз автор употребил слово «Я». Дело в том, ради чего он ведет рассказ: ради того, чтобы воссоздать картину истории такой, какой он ее увидел, или ради того, чтобы выпятить в этой истории роль своей собственной личности. (Надо для справедливости сказать, что не в пример многим западным мемуарам о войне у нас с таким самовыпчиванием, за редкими исключениями, почти не встречаешься).

Очень важно, работая над воспоминаниями, уметь найти правильную пропорцию между общим и частным. У нас уже есть краткие очерки истории Великой Отечественной войны. Начинает выходить из печати ее большая, многотомная история. Общий ход войны общеизвестен. Поэтому автору воспоминаний лучше ближе держаться к тем событиям, которые он намерен изложить на основании собственного участия в них. Длинные предисловия, излагающие общеизвестные события большого масштаба, иногда очень портят воспоминания.

Конечно, право каждого автора изложить общую обстановку, высказать общие мысли о войне, но, думается, что в таком жанре, как воспоминания, такие общие размышления ценнее всего тогда, когда они одновременно сохраняют в себе и конкретность. То есть, к примеру, если командир полка начинает свои воспоминания с последних дней затишья перед наступлением фашистов на Курской дуге, то будет хорошо, если он расскажет об атмосфере этих последних предгрозовых дней затишья не общими фразами, обрисовывающими историческую обстановку, а, мобилизовав свою память, попробует рассказать, что именно он, командир полка, стоявшего на Курской дуге, думал в те последние июньские дни 1943 года о наших силах и о силах немцев, об общей обстановке и о будущем ходе войны.

Некоторые авторы воспоминаний боятся излишних подробностей и при этом часто опускают такие подробности, которые не только не излишни, а, наоборот, очень важны для, понимания всей атмосферы происходившего на фронте в изображаемое автором время.

Вопрос о том, что считать важным и что неважным, — чрезвычайно серьезный вопрос и для автора воспоминаний, и для их будущего читателя. О том, как в общих чертах проходила война, что началась она с неудач, а кончилась победой, читатель наслышан. В воспоминаниях участников для читателя всегда дороже услышать живой голос живого свидетеля событий. И если этот голос не будет рассказывать о подробностях, а, пренебрегая ими, будет кратко докладывать: «В таком-то бою наша дивизия, опрокинув неприятеля...» — это не заинтересует читателя.

Читателю интересно, как все это происходило, как началась артподготовка, какая тишина предшествовала ей, какое было напряжение у всех окружающих, о чем думал и что чувствовал автор этих записок в те минуты перед началом боя, когда вот-вот должна начаться артподготовка, волновался ли он, что его беспокоило. Может быть, его беспокоило, что для артподготовки мало одного боекомплекта, может быть, он волновался за слабого, по его мнению, и только что назначенного командира батальона. Ведь перед боем один думает об одном, другой — о другом. И по-разному думают люди, и по-разному действуют. Важно показать взаимоотношения людей. Как проявляет свою озабоченность ходом боя один командир и как другой. Один командир дивизии, к примеру, требует сведений о ходе боя сразу же после его начала, другой — дает время развернуться бою; у одного — один характер, у другого — другой. Один подгоняет, другой дает время людям проявить инициативу, не дергает их до получения первого донесения. Это как раз и интересно читателю. Интересны ему и такие подробности: какая была погода, как обстояло дело с подвозом продовольствия, как было с табаком и т. д. и т. п. Ведь все это подробности, которые определяют настроение людей и ту степень трудностей, которые им приходилось преодолевать.

Иногда, когда мы начинаем писать, собственные воспоминания кажутся нам очень длинными. Бесконечно длинными их писать, конечно, нельзя. Место надо экономить. Но его нельзя экономить за счет того, чтобы стараться сказать обо всем понемногу. Лучше выбрать один, другой, третий наиболее интересные эпизоды, наиболее интересных по своим характерам людей, наиболее интересные примеры их поведения, но зато уж об этом рассказать подробно, не жалея места и времени. А связь между такими главными эпизодами можно дать иногда всего тремя словами — тут экономия как раз к месту.

Ошибка, которую часто допускают товарищи, пишущие воспоминания, — это стремление сказать обо всем поровну, обо всем с одинаковой мерой подробности. Для того чтобы подчеркнуть, насколько это неверно, стоит вспомнить кино. Представьте себе картину, снятую всю на одних, так называемых «средних планах». Люди в такой картине все время одного размера, они не удаляются от вас и не приближаются к вам, вы ни разу не видите ни одного лица подробно, близко от себя, во весь экран. Такую однообразно ровную картину просто трудно было бы смотреть. И роман, где всё описано с одинаковой мерой подробности, тоже было бы неинтересно читать. То же самое относится и к воспоминаниям.

Мне думается, что в этом смысле сама человеческая память того, кто садится за воспоминания, подталкивает его на верный путь, она сама, как правило, сохраняет в наибольших подробностях самое яркое, самое запоминавшееся в жизни, и на нее в этом смысле нужно опираться. То, что как сквозь сито бесследно ушло из памяти, надо восстанавливать очень кратко, только чтобы не было прорех; чтобы сохранялась известная связность повествования. Но то, что сохранила память, надо рассказать подробно, не боясь, что эти подробности покажутся неинтересными.

Поступки человека складываются из подробностей, они в определенной связи, зацепляются в жизни друг за друга, и, чтобы представить себе жизнь, поведение человека, очень часто надо проследить всю цепь его поступков. Если произвольно порвать эту цепь, то порой может сделаться неясным, почему именно так, а не иначе повел себя человек в том или другом случае.

Очень важны подробности, которые бросают яркий свет на поведение людей, на их характеры. Не менее важны подробности, определяющие время действия, характерные именно для того или другого этапа войны. Подробности — неповторимые черточки времени. 

Подробности, однако, есть и такие, которые не имеют отношения ни к боям, ни к другим событиям войны, ни к чему-либо существенному в личном поведении человека: это подробности — анекдоты, мелочи, которые, конечно, вовсе не обязательно совать в повествование.

В свое время очень мало кто вел дневники на фронте, этому мешало слишком многое. И все же у некоторых товарищей сохранились дневники того времени.

Эти дневники, конечно, драгоценный материал для человека, пишущего воспоминания. Иногда дневник может стать даже основной частью воспоминаний.

Тут возникают и известные трудности! Прошло много лет, автор воспоминаний сейчас имеет возможность ретроспективным взглядом окинуть всю войну и в связи с этим по-другому переоценить кое-что из того, что он в свое время занес в дневники. Сейчас, спустя много лет, он и знает кое-что такое, чего не знал тогда. Словом, бывает так, что некоторые тогдашние записи приходят в противоречие и с его сегодняшними взглядами и с исторически сложившейся объективной истиной.

Как быть в таких случаях? Конечно, автор — хозяин своего дневника, он может его включать и не включать в воспоминания, может одни записи из него брать, в другие опускать. Может он в конце концов и приводить из своего дневника такие записи, с которыми он сейчас не согласен, но которые были характерны для него в то время, приводить их в комментировать с точки зрения своих сегодняшних взглядов на вещи.

Можно поступать по-разному. Не следует делать только одного: сохраняя в дневнике старые даты, вписывать в него новые мысли, свойственные автору теперь, но не свойственные ему тогда. Даже при всей своей правильности эти мысли, вставленные в дневник спустя 15—20 лет, будут выглядеть заплатками, будут казаться неестественными или недостаточно обоснованными для того времени. Такого насилия над собственными дневниками не надо производить никогда, ни в каких случаях.

А теперь одно соображение, относящееся к тем воспоминаниям, которые авторы задумывают не как книгу, а как небольшой по размерам материал для журнала или газеты.

Мне кажется, что в таком материале предпочтительно сосредоточиться на чем-то одном. Когда человек стремится в небольшом по объему материале рассказать как можно больше, чуть ли не весь свой жизненный путь или боевой путь своей части, из этого выходит обычно нечто среднее между воспоминаниями и статьей. Он, как говорится, садится между двух стульев. Если же человек сосредоточится на каком-то одном, но особенно хорошо характеризующем время и людей эпизоде, то читать это обычно бывает гораздо интереснее.

Надо всегда помнить, что воспоминания — это живой рассказ одного человека другим людям. Не надо каменеть, садясь к письменному столу и беря в руки перо, не надо чувствовать себя скованным. Очень полезно мысленно представить себе, что ты рассказываешь свои воспоминания друзьям, именно рассказываешь, а не пишешь. Может быть, такой совет звучит примитивно, но по-моему он важен. Представьте себе, что перед вами сидят люди и вы им рассказываете. Никогда не оставайтесь в своем сознании наедине с бумагой, хотя вы и пишете, сидя один в комнате. «Вот как это было, товарищи, вот что я тогда поутру почувствовал… вот как пришли… вот что сказали… И вот что получилось…». Этой живой интонации рассказа, этого воображаемого контакта с сидящими перед вами людьми не надо терять, когда вы садитесь писать.

Кроме того, очень важно, садясь писать, заранее хотя бы попробовать представить себе аудиторию: с кем вы разговариваете, кому рассказываете? Это во многом определит и то, как вы будете говорить. Естественно, что вы по-разному будете рассказывать об одном и том же школьникам старших классов, или студентам, или более взрослой аудитории, или солдатам, которые не были на войне, или, наконец, бывшим фронтовикам. Если вы, к примеру, рассказываете школьникам, то вам, как говорится, придется очень многое «разжевывать», так как они о ряде вещей, связанных с войной, вообще не имеют представления: в другой аудитории, скажем, в военной, такое «разжевывание», наоборот, совершенно излишне. Конечно, книгу воспоминаний будут читать разные люди, но все же полезно заранее решить, кто будет ее основной читатель.

В войне участвовали миллионы людей. Не удивительно, что среди них немало лиц с литературным дарованием. Можно перечислить десятки книг стихов и много романов, повестей, рассказов, очень талантливо написанных людьми, которые во время войны, воюя на фронте, и не помышляли впоследствии стать писателями. Таких произведений появляется все больше, и, быть может, даже самые лучшие в нашей литературе вещи о войне создадут не те из нас, кто уже во время войны был писателем, а те, кто был тогда бойцом и командиром и лишь много позже вступил на литературный путь.

Во многих книгах да и в рукописях воспоминаний, авторы которых вовсе не претендуют на то, чтобы записаться в профессиональные литераторы, тем не менее чувствуются явные литературные способности, умение не только достоверно, но и живо, образно рассказать о своей боевой жизни.

Однако бывают и заблуждения, портящие воспоминания, которые могли бы стать прекрасными документами эпохи.

Некоторые авторы воспоминаний без достаточных к тому оснований стремятся стать писателями, а свои воспоминания превратить в повести или романы, перемешать в них правду с выдумкой, сделать, как им кажется, позанимательнее для читателя. Порой такой автор воспоминаний и обладает богатым запасом впечатлений, и владеет пером в достаточной степени, чтобы изложить эти впечатления, но форма записок начинает казаться ему слишком скромной. И в результате он приносит куда-нибудь в редакцию совершенно беспомощный роман, в котором драгоценные жизненные факты в конец или почти в конец испорчены дурной литературной обработкой. Прочитаешь такую вещь, и в первую минуту не знаешь: ни что делать с ней, ни что сказать автору — почтенному и уважаемому человеку, совершившему наивную ребяческую ошибку.

Однажды в журнал, в редакции которого я работал, один участник войны принес именно такую рукопись. Это была длинная и очень плохо, с художественной точки зрения, написанная повесть. Однако чувствовалось, что за повестью стоит человек, хотя и не имеющий ни малейшего представления о том, как писать художественные произведения, но умный, думающий, наблюдательный и замечательно знающий все то, о чем он написал такую беспомощную повесть. К чести этого человека, надо сказать, что после многочасового и очень тяжелого разговора в редакции он нашел в себе мужество сесть на несколько месяцев и, если можно так выразиться, «разлитературить» то, что им было написано, превратить свою неудачную повесть в хорошие документальные записки о том, что он видел и пережил. Кстати сказать, эти записки были напечатаны и пользовались большим вниманием читателей.

В данном случае конец истории оказался хорошим, но так бывает далеко не всегда, бывает, что человек, необдуманно взявшийся облекать свои записки в литературную форму, потом уже так и не может расстаться с этой неудачной идеей, и вся работа его идет прахом.

Я говорю об этом потому, что это всегда бывает очень обидно, и хочется, чтобы товарищи, готовые неосторожно вступить на путь «олитературивания» своих мемуаров, семь раз отмеривали, прежде чем резать.

Но бывают и случаи не только обидные, но и нетерпимые, когда такое «олитературивание» производит не сам автор, а какой-нибудь и недостаточно способный, и недостаточно серьезный литератор, не обладающий ни вкусом, ни чувством ответственности. Мне доводилось встречаться с такого рода воспоминаниями, облеченными в нестерпимо бойкую, порой даже компрометирующую автора форму.

В большинстве случаев авторам воспоминаний помогают добросовестные люди. Но я думаю, что не лишне будет все-таки призвать к известной бдительности и разборчивости в выборе сотрудников. Избыток доверия со стороны автора воспоминаний иногда превращает честный документ времени в дешевую литературную стряпню. А это ровно никому не нужно.

В высказанных здесь советах и размышлениях есть, конечно, известный элемент субъективности, т. е. моего собственного писательского мнения, основанного на собственном опыте, и поэтому в чем-то, естественно, расходящегося с мнением и опытом других писателей. Однако меня успокаивает то, что, наверно, другие писатели, мои товарищи по работе, тоже выскажутся по этим вопросам и у читателей будет полная возможность отобрать для своей практической работы то, что им покажется наиболее правильным и полезным. 

Красная звезда. 1960. 27 апреля (№ 99).

paul-atrydes.livejournal.com/96983.html

 4. ГЕРМАНИЯ. Версальский договор сдавил горло Германии и поставил ее армию в исключительно трудные экономические и политические условия. Будущая война с сильными противниками потребует от Германии конницы, организованной по последнему слову техники, а быстро возрастающее экономическое благосостояние Германии, очевидно, вполне это позволит. При наличии хорошо подготовленных кадров и военизированного населения, опытного руководства и традиций, армия Германии, а также и конница, могут представлять для своих противников очень серьезную и вполне современную боевую силу. Поэтому то большое расхождение «ножниц» — между фактическим состоянием нынешнего рейхсвера и его конницы и тем, что предполагается при обучении и в уставах, не является проблематичным и не имеет того глубокого характера, который мы отметили в румынской и увидим в турецкой конницах; экономические возможности страны коротким напряжением сил могут устранить отмеченное расхождение и дать необходимые коннице средства. Германская конница выступив на войну 1914—18 гг., сохраняя все традиции рыцарства и кастового кавалерийского воспитания. В процессе войны экономические факторы и численный недостаток пехоты заставили германское командование пользоваться конницей в пешем строю. К началу 1918 года вместо 11 шестиполковых кавалерийских дивизий осталось всего 3 и 5 отдельных кавалерийских бригад, причем все 3 кавалерийские дивизии находились на восточном фронте, а вся остальная кавалерия была спешена, и люди переводились в пехоту. Поэтому какого-либо существенного опыта, кроме несомненного факта, указывавшего на крайне ограниченную огневую силу конницы, германская кавалерия вынести из империалистической войны не могла. Германский кавалерийский устав 1923 года, построенный на опыте этой войны, указывает, что главную роль в бою ныне играют два основных элемента современной тактики кавалерии — огонь и подвижность. Поэтому одновременно с обучением кавалериста конному строю его необходимо обучать пешему, огневому бою. Именно такой и только такой взгляд оформился в германских военных кругах после изучения опыта войны. Теоретически отношение германских военных кругов к кавалерии тесно связано с общей военной доктриной Германии. Царящее убеждение о маневренности будущей войны определяет ценность кавалерии, как наиболее подвижного рода войск. В условиях маневренной войны замена конницы какими-либо иными войсками (в том числе и моторизованными) не дает того эффекта, который в состоянии дать конница. Ибо в то время, как наиболее вероятный соперник конницы — моторизованные части обладают только большой скоростью, кавалерия совмещает в себе и скорость (быстроту движения) и подвижность (маневренность). В условиях позиционной войны, которую однако немцы не предполагают вести, кавалерия не сможет сохранить всю ценность по той причине, что ее маневренная способность окажется ненужной и в этих условиях она с успехом может быть заменена моторизованными войсками. Казалось бы, что подобные Взгляды не должны вызывать изменения тактики конницы и способов ее использования на театре военных действий. Однако на практике немцы остаются, с одной стороны, под сильным влиянием условий позиционной войны, а с другой — сильно подпадают под влияние развивающейся техники. «С развитием мощи огневых средств» — пишет пользующийся исключительным авторитетом в военных кругах Германии генерал фон-Зект — «период применения в бою крупных кавалерийских соединений прошел»... Кавалерия, пользуясь своей маневренностью, должна как можно ближе подойти к противнику на коне, после чего вступить в пеший бой (отсюда так называемое «подвижное ведение боя»). «С того же момента, когда кавалерист покинул коня, он превращается в пехотинца» (Зект)... отсюда — «на обязанности кавалериста, как такового, остается только разведка и использование успеха (преследование)»... (фон-Кейзер).

Вот те взгляды, которые служат в качестве руководящих указаний для практического использования и работы германской кавалерии в данное время. (Генерал фон-Зект эти указания давал, будучи командующим германской армией, а ген. фон-Кейзер — инспектором кавалерии.)

Поэтому вполне естественно преломление уставных положений, часто с идейной стороны весьма схожих с нашими, под углом практического использования кавалерии в качестве «ездящей пехоты» и то предпочтение, которое оказывается в тактике конницы пешему бою. Несомненно также и то, что перенесение центра тяжести кавалерийской тактики на пеший бой диктуется развивающейся техникой в армиях западных соседей Германии. Несмотря на отрицание немцами возможности боевого применения броневых моторизованных соединений крупного масштаба (по Фуллеру), они допускают возможность широкого использования новейшей техники в будущей войне, почему и полагают невероятной возможность крупных кавалерийских сражений, считая одновременно совершенно необходимым настолько «механизировать», и «моторизовать» конницу, чтобы огневая сила кавалерийской дивизии приближалась к силе пехотной дивизии (3 кав. бригады, моторизованный арт. полк и полк моторизованной пехоты, с которой коннице часто придется встречаться на поле боя).

Расхождение теоретических взглядов с практической действительностью не вызвало у германского военного командования разномыслия в отношении использования и тактики конницы. Практика мирного времени выработала почти определенную кавалерийскую доктрину. Сущность последней в данное время сводится в общих чертах к следующему.

Крупные кавалерийские сражения в будущей войне, в условиях непрерывно растущего развития техники, мало вероятны. Кавалерийские атаки возможны в рамках соединения, не превышающего численностью эскадрона.

Конница сохраняет свою ценность для будущей войны в качестве быстроподвижной, способной на глубокий маневр боевой силы, с помощью которой командование может быстро придать устойчивость участку фронта (флангам), подвергающемуся угрозе удара, препятствовать маневру (обходу, преследованию) противника и развить достигнутый успех до полной победы. 

Конница является незаменимым родом войск для разведки, которую она осуществляет в тесном взаимодействии с авиацией, дополняя н уточняя добытые последней данные.

Для выполнения этих задач конница должна обладать большой огневой мощью, не теряя своей маневренности. Наиболее крупным кавалерийским соединением должна быть дивизия, снабженная новейшими техническими боевыми средствами и по своей огневой мощи близкая к силе пехотной дивизии, с тем, чтобы она в бою могла противостоять последней.

Тактика конницы заключается в перемещении на коне и в боевых действиях в пешем строю. Изложенная вкратце кавалерийская доктрина, конечно, имеет свое определенное выражение и в проектах тех организационных форм, которые представляются германцам наиболее современными и соответствующими реальным условиям страны. Предполагаемая кавалерийская дивизия, в своем организационном составе, содержит многие виды современной техники и предполагает придачу усиливающих огневых и технических средств. Ударная сила такой дивизии достигает 3 000 сабель, а огневая — до 3 500 винтовок и карабинов, 402 пулеметов (легких и тяжелых), 12-15 бронемашин, 24 легких пушки, 8 гаубиц, 4 тяжелых пушки и 18 противосамолетных орудий. Все части дивизии очень подвижны, но, в основном, рассчитаны для действий на культурном театре, с большим количеством шоссейных и грунтовых дорог. В случае перехода на менее культурные театры часть приданных огневых и технических средств отпадает, почему подвижность дивизии увеличивается, но огневая сила уменьшается. Если, учитывая все сказанное, более глубоко познакомиться с официальными взглядами германцев, то очень часто поражают слишком широкие формулировки их кавалерийского устава, на первый взгляд не оправдываемые специальным характером последнего. Таковы например: порядок спешивания, порядок расчленения и подготовка полка. Единственное объяснение этому явлению можно найти в характере самой тактической доктрины германцев. Простота строевых форм хороша и необходима при кратких сроках обучения, но она не всегда удобна для подготовки конного строя, требующего легкости и поворотливости. Из отдельных моментов, заслуживающих быть отмеченными в германском кавалерийском уставе, является большое внимание к мерам противодействия воздушному противнику и его техническим наземным средствам. Выше были приведены слова инспектора кавалерии германской армии, что на «обязанности кавалериста, как такового, остается только разведка и использование успеха (преследование)». Это следует понимать не только в тактическом, но и в стратегическом смысле: германский полевой устав «Вождение и бой соединенных родов войск» 1923 года одной из важнейших задач стратегической конницы считает дальнюю (стратегическую) разведку, принципы организации и проведения которой, в общем, кроме отдельных норм для разведывательных органов, ничего отличительного от общепринятых представлений не содержат. Однако некоторые авторитетные авторы (Брандт) считают, что «участие в развязке сражения путем решительной атаки в бою в самую чувствительную для противника точку является главной задачей современной конницы» (Очерки современной конницы), и это совершенно правильно, ибо выполнение таких задач, как оперативная разведка, может во многих случаях быть возлагаемо и на армейскую авиацию. Чтобы закончить наш очерк основных идей германской конницы, остается сказать несколько слов о ее подготовке. Несмотря на определенную «огневую» установку, конной подготовке (а в ней — залог «подвижности» конницы) отведено очень большое внимание, и генерал Зект вполне основательно утверждает, что «обучение на коне должно стоять на первом месте». В связи с этим германское «Наставление по верховой езде» 1926 года дает очень тщательные и жесткие указания о порядке выездки молодой лошади и постановке ее в строй. Центральной идеей, положенной в основу всей системы подготовки, является возможное приближение к боевой действительности, а также внимание к действиям в расчлененных формах и ночным действиям, где требуется, чтобы эскадрон вел бой в темноте, на трудной местности и в расчлененном порядке и притом так, чтобы налицо была полная согласованность всех его частей и надлежащее управление ими. Заслуживает также особого внимания методическое требование технической организации и тренировки частей с теми средствами, которые предполагается в современном бою и которым германская конница сейчас не обладает. Таково в общих чертах положение германской конницы. Дать полную и вполне соответствующую действительности картину, при специфических условиях, в которых находится Германия, и в виду непрерывно развивающейся техники, — вряд ли возможно.

5. ТУРЦИЯ. Если взгляды на конницу Польши и Румынии, хотя и в различной степени, обнаруживают идейную зависимость от французских взглядов, то тактическая и оперативная деятельность турецкой конницы, судя по имеющимся сведениям, находятся всецело в кругу германских взглядов и германских уставов. Конница современной Турции, выросшая всего 6 лет тому назад в условиях тяжелой материальной обстановки и в процессе борьбы с греками, в короткий срок сумела выработать такие оперативные и тактические взгляды и приемы, которые вписали несколько славных страниц в историю современной конницы. В настоящее время регулярная конница турок, в основном, уже наметила свои организационные формы, вполне соответствующие современным требованиям, несмотря на свою относительную бедность в огневых и технических средствах и при наличии разнообразного и недостаточного вооружения. Турецкой коннице приходится помнить, в неизмеримо большей степени, чем румынской, что она не имеет за собой той экономической базы, которой располагают крупные государства Западной Европы, и что «недостаток некоторых боевых средств не должен убивать наступательного духа». Тем более странным является принятие германского устава, основная сущность которого — огневой бой и конь — является лишь средством для подвижности (подвижное ведение боя). Возможно, что причиной, обусловливающей подобные явления, служит не только особенность некоторых районов, в которых турецкая конница вела свои бои в период греко-турецкой войны 1921-22 гг., но и самый процесс создания этой конницы, включившей в свой состав значительное количество пехотинцев и первое время не имевшей даже специального кавалерийского вооружения (сабель и пик). Возможно, что отсюда выросла симпатия к германскому кавалерийскому уставу, несмотря на то, что собственные средства Турции вряд ли способствуют проведению этих германских взглядов. Мы не будем останавливаться на изложении взглядов турок на тактическую и оперативную деятельность конницы; эти взгляды дословно повторяют то, что содержится в германских кавалерийском и полевом уставах. Сказанное в такой же мере относится и к системе турецкой подготовки. Устав турецкой конницы имеет временный характер. Очевидно, в недрах конницы идет работа по его переизданию, и возможно, в недалеком будущем будет видно, в каком направлении эта работа выявится.

6. ЛИМИТРОФЫ (ЛАТВИЯ, ЭСТОНИЯ, ФИНЛЯНДИЯ и ЛИТВА). В начале статьи мы уже отметили характер современной конницы лимитрофов, поскольку можно судить по их военной литературе. Прибалтийские «страны» основным видом своих операций в будущей войне считают оборону на широком фронте. В зависимости от этих условий и в виду недостатка конских ресурсов, конница их вряд ли может иметь стратегическое значение. Уставы лимитрофов поэтому всегда почти предусматривают поддержку своих конных частей пехотой и различными подвижными огневыми и техническими средствами и считают, следуя германским уставам, что главной задачей конницы является разведка (как дальная, так и ближняя). Финская конница в зимнее время будет действовать совместно с отрядом лыжников, которые могут двигаться по дорогам, прикрепляясь к седлу всадников и для действия покидая дороги. Самая организация и техника разведывательной службы лимитрофов ничего оригинального собой не представляет и ведется по принципам германского устава. Движение возможно дальше ведется в конном строю, после чего происходит спешивание.

7. АНГЛИЯ. Англия, как «Соединенное королевство», слишком сложна, чтобы иметь однотипную по организации, тактике и оперативному применению конницу. Ее составные части, часто превышающие по территории и народонаселению метрополию, имеют совершенно отличный от последней характер на войну 1914 — 18 гг. Англия выбросила для стратегической деятельности на Европейский материк одну кавалерийскую дивизию 4-бригадного состава по 3 полка в каждой и затем, с началом войны, одну отдельную кавалерийскую бригаду в качестве армейской конницы. К марту 1918 года Англия имела 8 кавалерийских дивизий, из коих 5 английских (3 из них во Франции) и прочие на других театрах войны: в Палестине, Месопотамии и т. п. На европейском театре английской коннице пришлось работать в условиях, аналогичных с французами и немцами. Позиционный период войны здесь не дал места для ведения широких кавалерийских операций. Однако опыт в Палестине, в сентябре 1918 года, дал большие результаты, благодаря согласованию фронтальных и фланговых ударов и применению огневого боя на ряду с конными атаками. Последний источник опыта, несомненно, глубоко отразился в ныне действующем, временном, кавалерийском уставе. Однако происходящая в последнее время в Англии опытная проработка некоторых вопросов организации и подготовки конницы и последующая реорганизация таковой уже в значительной мере разошлась сейчас с уставными требованиями. Главные свойства конницы, по мнению английского устава, заключаются в способности быстро передвигаться и вести бой с движением вперед, в сочетании с огневой силой. Недостаток огневых средств, сравнительно с пехотой, должен компенсироваться конным маневром. Если противник не прикрыт преградой, то, несмотря на разрушительную силу современного огня, моральное воздействие конной атаки — огромно. В зависимости от обстановки, конница действует шоком или огнем, или тем и другим вместе, причем наилучшие результаты достигаются как раз «правильным сочетанием» огня и шока. Это понятие более или менее подходит к названию «комбинированного боя», который является правилом для англичан, неизвестен французам и односторонне понимается германцами (подвижное ведение боя у последних понимается главным образом в виде последовательной «смены» конных пешими действиями, с завершительным актом огневого характера). Атака в конном строю пехоты, по мнению англичан, возможна, и такие случаи чаще всего будут представляться для небольших частей, например, эскадрона. Формы действий конницы в конном строю в основе аналогичны тому, что имеется и в наших уставах. Что касается спешенных действий конницы, то официальные взгляды все время подчеркивают возможное сохранение подвижности, требующей, даже при оборонительных действиях, сохранять возможно больше подвижного резерва. В связи с подобными взглядами устав дает строевые формы, совершенно излишне регламентируя высшие кавалерийские соединения и увлекаясь резервными и сомкнутыми порядками последних. Вместе с тем, в предвидении конных действий, выделяется значение уступных (и эшелонных) форм как маневренных построений. Боевые действия конницы предусматривают широкие совместные упражнения с техническими средствами (бронемашинами, танками и авиацией), причем эти средства в официальной организации кавалерийских соединений метрополии и колоний отсутствуют и, очевидно, будут придаваться из каких-то общевойсковых источников. Большие экономические средства Англии делают возможной широкую опытную проработку различных вопросов организации и тактики конницы. Неудовлетворенная формами настоящей организации, Англия в последнее время ищет новых и прежде всего в направлении механизации и моторизации. Соответственно этому, организация английской конницы сейчас уже частично моторизована и имеет два типа: один — для конницы метрополии, с переносом возможно большей части носимого всадником на механическую повозку и с моторизованным обозом и пулеметными средствами; другой — для конницы колоний, более легкий и приближающийся к типу нашей конницы. Опыт маневров с моторизованными частями, очевидно, еще не окончен, но на маневрах в августе 1927 года получились очень интересные выводы. Маневр моторизованной бригады (в составе пулеметного батальона, моторизованной артиллерийской бригады четырехбатарейного состава, батальона танков, 2 рот бронеавтомобилей и одной роты танкеток, с прибавлением моторизованных частей связи и инженерных) против четырехполковой бригады конницы показал, что такая моторизованная группа хотя и занимала позицию противника, но не могла закрепляться там и быстро сбивалась конницей, которая очень хорошо пользовалась приданными ей мотоциклами. Взаимодействие конницы с танками также было неудачно, и уставные положения, в отношении применения танков, не соблюдались. Английские взгляды на оперативную деятельность носят следы островного положения метрополии; в числе задач отсутствует: прикрытие мобилизации, которое, очевидно, будет возлагаться на другие роды войск: морской и воздушный флоты. Остальные виды оперативной деятельности конницы, в целом, общепризнаны и особого интереса не вызывают. Касаясь подготовки английской конницы в целом, нельзя не отметить тех специфических условий комплектования (добровольчество), которые дают возможность получать квалифицированный состав и совершенно иначе вести с ним подготовку в течение длительного срока службы. В этом отношении английская, американская и германская конницы стоят в исключительном положении по сравнению с теми, кто комплектуется на основе обязательной воинской повинности. В вопросах пополнения и службы офицерского состава в коннице метрополии обращает внимание: привлечение учащейся молодежи и вневойсковая подготовка комсостава. Вопрос службы туземного офицерского состава в англо-индийских войсках еще не получил своего разрешения, и свободное продвижение туземцев вряд ли может быть решено в капиталистических условиях проведения национальной политики, несмотря на решение английского правительства «индианизировать» англо-индийскую армию. Таким образом, английская конница, в целом, не имеет еще вполне определившейся в данное время доктрины и стоит перед задачей согласовать идею моторизации с теми тенденциями, которые она принесла с палестинского и месопотамского театров и из тяжелых боев против немцев в маневренный период империалистической войны.

8. СЕВЕРО-АМЕРИКАНСКИЕ СОЕДИНЕННЫЕ ШТАТЫ. Гражданская война 1861 — 65 гг. вписала в историю конницы не одну славную страницу; широкая деятельность конных масс, оказывавших почти решающее влияние на судьбы некоторых операций, должна и поныне, несмотря на изменившиеся экономические и политические условия, быть памятной американским кавалеристам; участие САСШ в колониальных маневренных войнах и в постоянных столкновениях с индейцами могло только укрепить эти традиции. Участие в мировой войне, при вступлении Америки в европейскую бойню незадолго до ее окончания, вряд ли могло глубоко видоизменить взгляды американцев на тактику и оперативную деятельность их конницы. С другой стороны, при наличии своеобразного характера американского театра, очень похожего на наш, с его огромными пространствами и с небольшим количеством дорог (менее 4%), годных для постоянного моторного транспорта, и слабой сетью грунтовых путей, американская конница не может следовать тем выводам, к которым пришли ныне европейские конницы. Американская военно-научная мысль не соглашается с тем, что мировая война умалила роль и значение конницы; механические средства не могут заменить конницы (они только увеличивают боевую мощь последней и радиус ее действий), и решение в будущей войне попрежнему будет достигаться потом и кровью человека и лошади. Эта точка зрения вполне определилась как в организации, так и тактике северо-американской конницы. Однако в течение 1927 — 28 гг. в САСШ широко проводились не только опыты, но и техническая проработка совместных действий конницы с моторизованными огневыми и техническими средствами и даже переброска на грузовиках на дальнее расстояние небольших конных частей вместе с лошадьми. Анализируя принятые в САСШ взгляды на конницу, необходимо заранее иметь в виду одну очень характерную подробность, которая получила свое начало в период гражданской войны и в столкновениях с индейцами. Это — нелюбовь американских кавалеристов к холодному оружию и пристрастие их к револьверу. В настоящей организации конницы это явление получило свое материальное выражение в том, что кавалерийская дивизия в военное время имеет 9 000 револьверов и на обучение стрельбе из последних в мирное время обращено очень серьезное внимание. Формы конной атаки американцы понимают не только в виде быстрого движения вперед под прикрытием автоматного, пулеметного и артиллерийского огня, но и в виде быстрого движения, без поддержки прочих видов огня, кроме револьверного, вплоть до того момента непосредственной схватки, когда действуют уже холодным оружием. В этом смысле американская конница с большим правом может быть названа не «конницей холодного удара», но «конницей огневого удара на коне». В связи с последним следует понимать и то положение, что ценность конницы заключается в ее подвижности и в возможно быстрой переброске огня с одной позиции на другую. Подвижность составляет основную ценность конницы, и ее следует сохранять во что бы то ни стало, причем самый характер действий конницы зависит от обстановки; она может действовать в конном или пешем строю или сочетать оба вида действий вместе. Для частей выше эскадрона такое сочетание является типичным, тогда как упомянутую выше атаку с револьверным огнем части крупнее эскадрона применяют как исключение. При перечислении условий производства конных атак американцы предусматривают не только случаи внезапности, слабости или деморализации противника, но и один очень существенный момент: атаку во фланг или тыл противника, прикованного к местности превосходным огнем (или другими частями). Этот метод открывает большие возможности для современной конницы. В духе приведенных положений рассматривается также атака в спешенном порядке: возможное сохранение подвижности является и здесь основным правилом. Формы наступления и обороны американской конницы предусматривают такие группировки сил, при которых устанавливается: сковывающая и маневренная части и резерв; при обороне (как активной, так и пассивной) также сохранение возможно большей подвижности и более или менее глубокое эшелонирование (в зависимости от задачи и обстановки). Касаясь вопроса строевых форм конницы САСШ, необходимо признать, что эти формы довольно просты и дают возможность гибкого маневра как для мелких, так и для крупных частей. В вопросах оперативного использования конницы предусматривается широкая придача технических средств, но виды оперативной деятельности, за исключением завесы, оригинального ничего не содержат. Завеса предусматривается не только неподвижная, но и подвижная, чего не делает наш устав. Техника полевой службы американской конницы также ничего особенного не содержит, но большое внимание обращено на тренировку движения ночью в расчлененных порядках и на принятие мер против авиации противника. Последняя проблема была предметом специальных маневров конницы и авиации. Изложенные выше взгляды на тактику и оперативную деятельность конницы требуют определенного массирования последней и объединенного руководства ею. Поэтому в САСШ предусматриваются корпусные соединения и объединенное управление всей конницей в руках «начальника кавалерии» как в мирное, так и в военное время, а сама конница содержится в количестве 8,6% по отношению ко всей армии. Большое внимание, которое северо-американская армия отводит своей коннице, тесно связано с системой подготовки ее командного состава. Несмотря на благоприятные условия комплектования (добровольчество), принятая схема подготовки и переподготовки построена очень целесообразно и предусматривает систематическое освежение знаний и усовершенствование по различным категориям. Широко организована также и подготовка милиционной конницы и командного состава запаса посредством заочного обучения (заочные курсы). Кавалерийская школа по своему масштабу располагает рядом приданных кавалерийских частей и огневых и технических средств (бронемашины и авиация) и представляет настоящую лабораторию конного дела. В вопросах подготовки различных категорий солдат и унтер-офицеров американская конница, отводя много места их технической и полевой подготовке, не забывает «воспитания кавалерийского духа» и сохранения кавалерийских традиций. Вопросам стрелкового дела, особенно стрельбе из револьверов, отводится очень большое внимание. Итак, северо-американская конница, судя по изложенному, заслуживает нашего самого пристального внимания и изучения.

Теперь мы можем сделать общие выводы. Чем характеризуется положение конницы в главнейших армиях западных капиталистических стран и САСШ? Прежде всего большинство конниц живет еще по временным уставам и не все имеют свои собственные «доктрины». Организация большинства современных конниц не имеет законченного характера, у одних — в силу производства различных опытов с механизацией и моторизацией, а у других — в силу экономических мотивов. В соответствии с этим, взгляды одних (Франция, Германия, Румыния, Турция и лимитрофы) определенно направляются в сторону пешего боя, другие (Америка, Англия и возможно Польша) — в сторону конных действий и конного боя, понимаемого чаще всего в виде сочетания действий огневых и конных. Сам читатель увидит, что данная в начале нашего предисловия группировка с формальной стороны — со стороны содержания имеет другой характер. Что же представляет собой по сравнению с конницами иностранных армий наша Красная конница? — Мы сейчас подошли к выпуску своих постоянных уставов. Мы внимательно продолжаем изучать боевой опыт, который получили за время империалистической и гражданской войны, и то, что имеется целесообразного в опыте других. Мы не открываем ничего нового и не смотрим на других, как на заблуждающихся. Каждое государство, если оно самостоятельно, строит себе то, что диктуется его физическими, экономическими и политическими средствами. Наша основная постановка следующая:

1. Конница, правильно организованная, обеспеченная в соответствии с современными требованиями техническими средствами и правильно подготовленная к несению боевой работы, является могучим самостоятельным родом войск, способным к выполнению крупных оперативных и тактических задач.

2. Успешность выполнения указанных задач достижима лишь при использовании конницы в крупных соединениях и при умелом руководстве их действиями, образцы которого дает нам история нашей гражданской войны.

Распыление конницы для выполнения мелких задач недопустимо, так как это лишает командование возможности в нужный момент могучим конным кулаком довершить разгром врага, потрясенного другими войсками.

3. Установившийся способ оценки боевой силы кавалерийской части исключительно по признаку огневой мощи ее штатных технических средств и численности спешенных бойцов (штыков), не является правильным. Этот способ не учитывает основные свойства конницы — ее быстроту, подвижность и, отсюда, большую маневренность боевых порядков и огневых средств частей конницы. Эти свойства и способность наносить сокрушительный удар в конном строю дают каждой кавалерийской части огромное превосходство над равнозначащей ей по силе огня стрелковой частью.

4. Мощь конницы, слагающаяся из перечисленных выше ее свойств и способности наносить могучие удары в конном строю, в сочетании с могучим огневым воздействием на противника, позволяет ей самой создавать благоприятную обстановку для его разгрома и уничтожения. Это делает конницу независимой при выполнении ею многих оперативных задач.

5. Однако, при учете мощи и самостоятельности конницы, целесообразность и продуктивность ее использования даже крупными массами, как указано выше, требует, чтобы на конницу возлагались преимущественно те задачи, которые, кроме нее, никакими другими войсками не могут быть выполнены или выполнение которых другими войсками по обстановке затруднительно и не даст надлежащего успеха.

6. В соответствии с указанным, при совместных действиях крупных конных сил с другими войсками, недопустимо использование конницы для выполнения тех задач, которые могут быть решены стрелковыми частями с большим успехом и меньшими затратами живой силы.

При выполнении конницей специальных задач в этих условиях (совместные действия с другими войсками), все роды войск, особенно пехота и артиллерия, обязаны подготовить и обеспечить коннице выполнение первых этапов ее боевой работы для наибольшего сохранения ее живых сил, памятуя, что конница, сохранившая эти силы, своими последующими действиями (развитие прорыва, преследование противника, удары по его флангам и тылу и т. д.) окажет своим войскам наибольшее содействие для выполнения общей оперативной задачи.

Говоря кратко, при совместных действиях все роды войск помогают коннице тактически, последняя свое содействие им осуществляет оперативно.

 Предисловие к сборнику "Конница иностранных армий" (М., 1929).

Настоящий сборник имеет задачей дать нашему командному составу сведения о взглядах западно-европейских капиталистических армий и Северо-американских соединенных штатов на тактическую и оперативную деятельность конницы. В таком виде наш сборник является первым опытом; до него отрывочные сведения по этим вопросам можно было найти только в отдельных трудах нашей военной периодической литературы. Потребность в выпуске подобного сборника в данное время — бесспорна: мы уже прошли тот период черновой учебы, когда разнообразие и разнохарактерность чужих идей и методов, выросших на другой почве, отличной от наших современных условий, являлись только помехой в проведении прямой линии нашей работы. Сейчас мы стоим накануне окончательного выпуска серии наших постоянных кавалерийских уставов, которые, соответственно нашим экономическим и политическим условиям, дают общую сводку положений и требований, определяющих нашу тактику и стратегию. Наличие своих кавалерийских уставов, стоящих на уровне современности, даже по признанию наших вероятных противников, и почти 6-летний опыт учебной работы по подготовке конницы, дали нам твердые основы для дальнейшей самостоятельной работы. Широкое ознакомление нашего командного состава кавалерии с формами боевого применения к-цы западно-европейских стран и Америки настоятельно необходимо, при обязательном, конечно, учете тех условий, на которых эти формы выросли. Подобное ознакомление даст не только сведения о том, что и как думают делать наши соседи и возможные противники, но увеличит тактический кругозор и будет способствовать развитию тактического мышления.

В статьях настоящего сборника, несмотря на различие, обусловленное той или иной индивидуальностью их авторов, сделана попытка выдержать одну общую схему: 1) краткие сведения по организации, комплектованию и ремонтированию иностранных конниц, с целью избежать параллельных справок в других трудах и рельефнее осветить тактический смысл организации и материальную форму последующих тактических положений; 2) принятая система подготовки конницы, ее комсостава, рядовых, унтер-офицеров и частей; 3) взгляды на оперативную деятельность и 4) тактика конницы (бой подразделений, частей и соединений).

Значительная часть содержания предлагаемых статей опирается на официальный (уставной) материал, но так как большинство иностранных конниц имеет «временные» уставы, то эти официальные взгляды в некоторых случаях далеко отстали от тех нововведений и усовершенствований, которые имеют место в настоящее время в армии. В виду этого в отдельной главе даются характеристики и изложение мнений наиболее крупных военных писателей и тех опытов, которые в данной стране имели руководящее значение. Необходимо отметить, что в некоторых странах авторы, выступающие с критикой различных официальных положений, принадлежат зачастую к лицам очень авторитетным и близко стоящим к руководящим верхам; это обстоятельство заставляет рассматривать их пожелания как то направление, в котором может пойти и официальная работа. Такой литературный материал, в настоящем сборнике, в некоторых странах дается в более живой и непосредственной форме с тем, чтобы перед читателем создать картину более близкую к действительности. Что касается общей оценки предлагаемого материала со стороны содержания, то не трудно заметить наличие нескольких довольно определенных типов конницы и типичных взглядов на нее, к которым примыкают ряд других, обычно второстепенных, стран, имеющих свои конницы. К категории руководящих и дающих тон остальным относится прежде всего Франция, Америка и Англия. Это те страны, которые принимали непосредственное участие в мировой бойне 1914 — 18 гг. и на военную доктрину которых глубокое влияние оказал позиционный принцип войны в силу развития техники. К категории вторых относятся экономически менее самостоятельные и более слабые государственные единицы, образовавшиеся большею частью только в результате распада центральных европейских держав и получившие самостоятельность после военных потрясений. Физическое и экономическое состояние крупных капиталистических держав и степень их промышленного развития в настоящее время делают вполне возможным применение в широком масштабе тех разнообразных технических средств, которыми последнее время техника дарит армию. Наиболее сильное насыщение конницы техническими и огневыми средствами предусматривается этими странами тогда, когда они предполагают действовать в условиях сугубо культурных театров и при наличии сильно вооруженных техникой противников. При переходе к действиям на менее культурных театрах, конница этих стран получает пониженную, в смысле техники, организацию и другие методы ведения боя. В некоторых странах двойственность организации конницы носит явно выраженный характер (Англия). Что касается второлинейных стран и их конниц, то многие из них, находясь в прямой экономической и политической зависимости от крупных магнатов, в своей организации и тактике повторяют чужие идеи, не всегда даже сообразуясь со своими экономическими и политическими условиями. Наиболее серьезная и крупная работа по перевариванию того, что было заимствовано извне, сейчас происходит в Польше: ее промежуточное положение, характер театров, экономика и пр. заставляют создавать «свои» приемы на основе переработки руководящих французских взглядов. Интересно отметить факт очень значительного расхождения «ножниц» между организацией и тактикой конницы в Румынии и Турции: здесь подобное явление с трудом находит свое объяснение. Особняком стоят англичане и Соединенные штаты: наличие особенностей их театров, наряду с мощной экономической и технической основой, делают их конницы своеобразными и значительно отличными от их западно-европейских собратий. В частности, идея широкого конного маневра и широких конных действий в САСШ, при наличии технических и огневых средств, усиливающих основные свойства конницы, делают конницу Америки заслуживающей самого серьезного внимания и изучения. В настоящем сборнике почти не отведено места нашим ближайшим соседям на западной границе — лимитрофам (Финляндия, Эстония, Латвия и Литва). Эти «страны» содержат у себя незначительное количество конницы (в Латвии и Эстонии по 1 полку и в Финляндии — 2 полка) и не возлагают на последнюю каких-либо широких оперативных заданий. Боевое применение конницы в этих странах тесно связывается с действиями стрелковых корпусов и дивизий и может расцениваться преимущественно как корпусная и дивизионная конница. Независимо от последнего, отдельные лимитрофы обнаруживают определенную идейную зависимость от уставов крупнейших капиталистических армий и в частности от устава германского. Таким образом, с формальной стороны, в сборнике мы будем иметь следующие группы: 1) центральную фигуру французской конницы с ее последователями — поляками и румынами; 2) германскую конницу и ее последователей — конницу Турции и лимитрофов и 3) Англия и САСШ. Что касается внутреннего содержания взглядов на тактику и оперативную деятельность конницы, то можно говорить, пожалуй, не больше чем о двух типах, из которых первый, с преимущественным уклоном в сторону пешего боя (Франция, Германия), а второй — с уклоном конного или так называемого комбинированного боя (Англия, Америка и Польша).

Теперь перейдем к краткому обзору конниц отдельных стран, не с целью критики их (ибо каждая страна строит себе армию и конницу по своим возможностям и вкусам), а для того, чтобы отметить наиболее существенные черты каждой и помочь читателю разобраться в предлагаемом содержании.

1. ФРАНЦИЯ. Французская конница принадлежит одной из могущественных капиталистических стран-победительниц в империалистическую войну 1914 — 18 гг. Экономические возможности для устройства конницы и для производства разнообразных опытов по наилучшему вооружению и подготовке — очень велики; внешних препятствий для устройства никаких не имеется. Противник, по всей вероятности, — один, из чего вытекает однотипность организации. Старые традиции и накопленные методы по подготовке в кадрах командного состава развивались все время непрерывно и передаются последующим. Опыт войны 1914 — 18 гг., при наличии тех театров, на которых французская конница вела войну в Европе, привел французов к тому, неприемлемому для нас положению, что: «конница маневрирует конем и дерется огнем». Это положение ныне действующего французского кавалерийского устава (имеющего уже постоянный характер) подготовлялось в процессе войны в ряде соответствующих «инструкций». От признания в довоенный период принципа преимущества конного боя французская конница пришла к послевоенному выводу, что бой пешком является «нормальным видом» боевых действий конницы, а конные действия являются лишь случайными эпизодами для мелких частей (не свыше эскадрона, дивизиона) и «то в особо благоприятных случаях». Подобная установка наложила свой определенный отпечаток на всю (организацию французской конницы, начиная с ее мелких подразделений. Начиная с отделения идет отвес в сторону огневых средств и в ущерб ударной силе. Сабельный эскадрон имеет 12 ружейно-пулеметных звеньев и только 8 звеньев сабельных. «Конница есть оружие подвижного огня» учат в Сен-Сирской школе и соответственно этому организация конницы переводится на пехотный язык и на пехотные формы. По сравнению с пехотной дивизией, французская кавалерийская дивизия в огневом отношении имеет не меньшую, если не большую огневую силу (7 батальонов слабого состава кавдивизии, но с 435 пулеметами и 63 пушками против 9 батальонов пехотных дивизий сильного состава с 468 пулеметами и 78 пушками); в отношении живой силы кавалерийская дивизия значительно уступает пехотной. Придача могущественных огневых и технических средств во французской коннице, однако, влияет уже и на самое «маневрирование конем»; опыт ронских и рейнских маневров в 1923 — 27 гг. установил определенное сковывание подвижности конницы и потерю ее наступательного движения, приводивших к усилению сопротивляемости противника. Проект создания конно-автомобильных дивизий, в составе 4-х кавалерийских полков и приданных огневых и технических моторизованных частей, вряд ли поможет делу, ибо привязывает эти моторизованные части к дорогам и ограничивает сферу боевой деятельности конницы в целом. Вместе с тем, несмотря на относительное экономическое благополучие страны, раздаются определенные голоса, опасающиеся за недостаток горючего, если моторизация будет иметь слишком большие размеры. Такова, в основном, французская кавалерийская доктрина. В духе последней французские уставы дают и соответствующую тактику. Конные строи предусматривают широко расчлененные формы (вплоть до звеньев), имея в виду возможно продолжительное движение на поле боя, вплоть до того момента, когда продвижение в конном строю станет невозможным; часть спешивается и продолжает свое наступление пешком. С целью принять все меры к уменьшению поражения, строи вытягиваются в глубину и расчленяются. Сам бой основывается на сочетании огня и движения (преимущественно пешком). Бой высших кавалерийских соединений (дивизия и корпус, который предусматриваются на военное время) основан на группировке огневых средств и сил и отличается от боя пехоты только действиями на более широком фронте и отсутствием глубины, причем самое действие происходит все-таки в пеших порядках. Относительно конного боя устав дает самые краткие указания, рекомендуя для полка, в случае внезапной атаки конного противника, спешивать идущие в хвосте колонны эскадроны и пулеметы и ими поддерживать или прикрывать атакующих. Вся официальная тактика французской конницы чрезвычайно методична и построена на определенных огневых точках. Подобное расчленение, проводимое длительное время, конечно, затрудняет управление и требует соответствующей организации штатных органов управления, начиная с низших подразделений, а также наивозможной квалификации младших командиров (звеньев). В соответствии с последним требованием французская конница обращает большое внимание на комплектование и подготовку рядовых и унтер-офицеров и учитывая трудность и разнообразность кавалерийской службы, предъявляет очень серьезные требования к физическому и моральному их состоянию. В связи с изложенным выше стоит также и чрезвычайно хорошо продуманная и всесторонняя методика организации и проведения занятий. Несмотря на свои «пехотные тенденции», французская конница большое внимание отводит конной подготовке и конному спорту, как одному из могучих методов подготовки. Тактика французской конницы после мировой войны 1914 — 18 гг., таким образом, сделала поворот на все 180°. Опыт марокканской войны дал только частные коррективы, которые в уставе освещены в отделах, предусматривающих действия конницы на малокультурных и обширных театрах военных действий. Что касается оперативной деятельности конницы, то она четко выражена в французском уставе 1923 года: «Конница разведывает, прикрывает и ведет бой в обшей увязке с боевыми действиями других родов войск». Таким образом, разведка, завеса, преследование, участие в общей операции, рейды и набеги являются основными задачами армейской конницы. Взгляды на разведку ничего нового не представляют. Понимание завесы резко отличается от наших взглядов, ибо предусматривается и «подвижная» завеса. Боевая деятельность французской конницы в общей операции понимается как «вклинение» в сражение и может иметь место в процессе наступательных и оборонительных действий. Итак, французская конница выросла на своеобразной почве и в этом смысле, как и проч., не подлежит критике. Построенная с учетом своих средств и вероятных противников, она является большой силой и в проекте предполагаемой реформы французской армии намечена к содержанию в размере 8,7% по отношению к общей численности армии. Несмотря на стабилизовавшуюся кавалерийскую доктрину французов, опыты с механизированием конницы, очевидно, продолжаются, но можно думать, что они вряд ли внесут что-либо новое.

2. ПОЛЬША. Польская конница со дня своего рождения была под счастливым влиянием (да и материальной поддержкой) французов. Миссия генерала Вейгана, одного из близких сподвижников маршала Фоша, не могла не оставить значительных следов. Польский кавалерийский устав 1922 года, сделавший попытку, по французскому образцу, охватить в одном выпуске все виды подготовки, тактику и оперативную деятельность, содержит в себе много прямых напоминаний о французах: здесь налицо не только та же схема, что и во французском уставе, но некоторые отделы (особенно действия в спешенном бою) целиком взлелеяны французской доктриной.

Устав однако не ограничивается одним французским источником, но щедро черпает и из русского кавалерийского устава 1912 года. Внешняя мозаичность польского кавалерийского устава соединяется с такой же мозаикой внутреннего содержания: с одной стороны, определенная установка на конный бой, с другой — признание, что кавалерия, в зависимости от местности, чаще всего будет «комбинировать» конный бой с пешим. В чем заключается это комбинирование неясно и не понятно, почему в перечне типичных случаев пешего боя отсутствует указание на использование огневых средств для подготовки конного удара и на активное использование спешенных частей. Однако в наши задачи не входит критика польского устава. В ближайшее время этот временный устав, очевидно, будет переработан, и современные польские критики знают это лучше нашего. За последнее время в польской военной литературе появилось много статей, и притом лиц очень авторитетных, которые пытаются выявить и фиксировать те положения устава, которые должны быть изменены и развиты. Несмотря на продолжающееся, в основном, влияние французской кавалерийской мысли, многие польские авторы не могут не чувствовать того положения, которое диктуется их собственной географией, экономикой и политикой. И если взгляды на тактику и боевое применение конницы еще не оформились окончательно, то не хватает данных и для построения законченной организации, могущей быть одинаково годной для всех театров и всяких противников. Если в попытках найти какую-либо основную руководящую линию мы обратимся к наиболее крупным польским писателям (Хржонстовский, Махальский, Прагловский, Руммель и др.), то увидим, что центром их внимания являются следующие вопросы. Эти авторы в том или ином виде критикуют устав и дают свои предложения. В связи с критикой устава производится и уточнение таких понятий, как «комбинированный», «конный» и «пеший» в применении к боевым действиям конницы; некоторые предложения в этом отношении очень целесообразны. Польские кавалеристы обосновывают возможность конных атак в современных сражениях не только благоприятствием обстановки, но и применением огневых и технических средств и изменением самых методов современной атаки конницы на конницу и на пехоту. В соответствии с последним предлагаются новые формы строев и боевых порядков, более гибкие и менее поражаемые огнем противника. Принципиальною особенностью новых польских взглядов на тактику конницы (на что есть указания и в польском кавалерийском уставе) является отказ от сомкнутых атак крупных частей на конницу и предоставление большей инициативы младшим командирам. Расчленение до эскадрона уже при подходе к полю боя является правилом, а самое сближение предлагается вести в расчлененных формах, хотя бы артиллерия противника себя ничем не проявляла. Эта тенденция — определенно французского происхождения, тесно обусловливающая надлежащее разрешение вопроса управления. Интересно отметить определенное стремление авторов к признанию за пешим боем конницы особых черт, отличающих боевые действия спешенной конницы от пехоты. В рамках приведенных общих взглядов делаются попытки дать схемы боевых порядков и начертать методику наступательных и оборонительных действий конницы. Таким образом, в качестве общего вывода, можно констатировать полную текучесть официальной польской кавалерийской доктрины настоящего дня: на ряду с временным польским уставом слышатся авторитетные голоса отдельных авторов, из которых некоторые (Руммель) примыкают прямо к французским взглядам. В связи с чисто тактическими предположениями создаются и проекты организационного порядка: сабельный эскадрон стремятся рассматривать как определенную «огневую» единицу и ставят вопрос об изменении существующей его организации и увеличения количества огневых средств. На ряду с реорганизацией мелких подразделений предположено массирование конницы и создание корпусных соединений, имеющих в своем составе такие единицы, которые снабжены всеми современными огневыми и техническими средствами. Что касается моторизации, то Польша пока еще может вряд ли мечтать о последней. Наиболее возможной комбинацией может явиться только придание пехотных поддержек. Что касается характеристики современных польских взглядов на оперативную деятельность конницы, то здесь также налицо неудовлетворенность как полевым, так и кавалерийским уставами. За последние два года в польской литературе усиленно подчеркивается мысль (Прагловский, Ровецкий) о необходимости широкого размаха наступательных действий конницы в будущей войне и желание видеть ее «первостепенным родом оружия на польских оперативных театрах» (Прагловский в «Беллоне»). Идея предполагаемых операций заставляет некоторых авторов считать, что при наличии крупных кавалерийских соединений судьбы некоторых сражений в кампанию 1920 года были бы иными. В вопросах полевой, службы польские авторы не открывают в общем ничего нового и обнаруживают большой интерес к нашим кавалерийским уставам. Чтобы закончить характеристику польской конницы, нужно сказать несколько слов о системе подготовки, принятой в Польше. Последняя ведется, в общем, на основе современных требований и в формах, подчас довольно громоздких и дорогих (подготовка офицерского состава). В этой области также в значительной степени чувствуется влияние французов. При подготовке частей обращается большое внимание на совместные с другими родами войск действия, причем части выходят на занятия, формируя единицы, приближающиеся к штатам военного времени. Перед польской конницей стоят сейчас серьезные проблемы: в процессе взаимодействия различных влияний найти такие тактические и оперативные формы, которые отвечали бы интересам, характеру и ресурсам самой страны.

3. РУМЫНИЯ. Если поляки в процессе своей внутренней жизни пытаются создать свою конницу по собственному вкусу, то последнего нельзя сказать о Румынии. Здесь налицо определенное расхождение между кавалерийской доктриной и действительностью. Если польская конница делает много, чтобы создать что-то свое, то румынские кавалеристы, судя по своим официальным взглядам, всецело в цепях французских тактических и организационных взглядов. Эволюция румынских взглядов на конницу, начиная с эпохи мировой войны (в которую Румыния «опоздала» вступить и вступила на два года позднее ее начала) и до настоящего времени, претерпела коренной поворот. Подобно французам, от использования конницы в конном строю в 1916 году румынское командование, через понятие «комбинированного боя» (инстр. больш. ген. штаба 1917 года), скатилась к утверждению, что огневой бой в пешем строю — нормальный вид боя конницы» и что «последний возможен только для мелких соединений и то в исключительных условиях». Попытки румынских сторонников конного боя и противников «пехотизации» конницы, опирающихся на доказательства из румынской географии и политики, пока не возымели успеха. Конь — остался средством передвижения, причем на полевых поездках комсостава кавалерии в 1926 году, где конница действовала очень «поучительно» в отрицательном смысле, лошадей, после спешивания, зачастую отправляли в тыл на 30 — 40 км, а кавалеристы действовали как настоящая пехота. Если бегло ознакомиться со строевыми формами румынского кавалерийского устава, то здесь налицо вся система французской кавалерии, с ее расчленением и параллелизмом форм конного и пешего строя, Основные принципы боевых действий румынской конницы заключаются в том, что все передвижения, как и у французов, ведутся в конном строю, а бой, за исключением случаев внезапности или деморализации противника, ведется пешком, причем резерв или прикрытие оставляются, как можно меньше, в конном строю. Расчленение в пешем строю, боевые порядки и правила ведения боя те же, что и у пехоты. Самое распределение сил в бою, в соответствии с характером боя, имеет определенные шаблонные нормы, устанавливающие количество частей или подразделений в первой линии, во второй и т. д. Изложенные тактические взгляды румынской конницы имеют тенденцию, в полной мере, отражаться и на организации румынской конницы. При сравнении румынской конницы с пехотой трудно уловить существенную разницу в организации мелких подразделений. Организация крупных соединений предусматривает (скорее теоретически) большое количество огневых и технических средств, наличие которых под силу только экономически могущественной государственной организации. Вместе с тем румынское командование считает недостаточным для будущих боевых действий на своем восточном фронте количество своих единиц стратегической конницы и предполагает дальнейшее увеличение конницы и ее массирование еще в мирное время (кавалерийские корпуса). Последняя проблема, несмотря на бесплатное приобретение после мировой войны больших конских ресурсов в Бессарабии, Буковине и Трансильвании, безусловно натолкнется на недостаток конского состава страны. Боевое применение румынской конницы, где высказываются мнения, что шашку как вооружение конницы пора сдать в архив, всецело определяется французским уставом и оригинального ничего не содержит. Что касается подготовки румынской конницы, то и здесь, в основе, французские идеи. Из отдельных моментов, относящихся к этому вопросу, следует отметить большое внимание румын к подготовке инструкторов для обучения новобранцев, путем пропуска их через полковые или дивизионные (при дивизионах) школы, а также стажирование младшего командного состава в пулеметных эскадронах и бронечастях.

 Коваленко Г.М. Новгородский договор 1557 г. // Вестник Новгородского государственного университета, 2015. №87, Ч.2.

Новгородский договор 1557 г., завершивший русско-шведскую войну 1555—1557 гг., был подписан в Новгороде новгородским наместником князем Михаилом Глинским и руководителем шведского посольства Свеном Эрикссоном Лейонхувудом. Это посольство было первым полномасштабным посольством независимой Швеции, положившим начало русско-шведскому спору о порядке осуществления дипломатических контактов между двумя государствами.


НОВГОРОДСКИЙ ДОГОВОР 1557 Г.

Покорив Новгород, Москва унаследовала его отношения с соседями. Поэтому одним из рудиментов периода независимости было сохранение дипломатической практики, при которой северо-западные соседи Новгорода — Швеция, Ливония и Ганза — поддерживали дипломатические отношения с Москвой через наместников великого князя в Новгороде. Как отметила Н.А. Казакова, «анализ формул договоров Новгорода с Ливонией и Ганзой конца XV — первой половины XVI вв. показывает, что хотя договоры заключались «по велению» государя всея Руси, и Новгород назывался его «отчиной», тем не менее, формуляр договоров рисует Новгород как до некоторой степени обособленную политическую единицу, обладавшую известной самостоятельностью в сфере внешних сношений» [1].

В последнее время в информационном поле вокруг меня несколько раз поднималась тема Стратегической Оборонной инициативы (СОИ), более известной под крикливым названием "Звёздные войны". Особенно хотелось бы отметить статью коллеги fonzeppelin <a href=‘https://fonzeppelin.livejournal.com/25350.html‘> Вопросы альтернативной истории: мифы и блеф СОИ </a> . В работе fonzeppelin'а отлично показан смысл разработки СОИ и исходящие от неё угрозы. Тем не менее, я согласен в ней не со всеми выводами и этой своей короткой заметкой хочу немного поспорить. Необходимо отметить, что на текущий момент как мои выводы, выводы fonzeppelin'а так и выводы любых других высказывающихся лиц являются чистым ИМХО. Если технические моменты СОИ уже немного раскрыты, то вот о внутренней кухне, о том, что думали разработчики и заказчики, без прикрас - узнаем мы, наверно, лишь после раскрытия внутренней переписки, а то и попадания в открытый доступ дневниковых материалов участников. Понимая это, относитесь ко всему ниже сказанному критически.
Во второй части своей статьи fonzeppelin переходит к достаточно интересному вопросу реакции СССР на появление СОИ. Верно отмечая, что СОИ построена на технологическом уровне выше доступного для СССР, он приходит к выводу, что появление "Звёздных войн" поставило СССР в ситуацию цугцванга - любой из доступных ответов лишь ухудшал позицию. Поскольку рассматривать этот вопрос предлагается в альтернативно-историческом ключе, с возможностью сохранения СССР после 1991 года, попробуем понять - правда ли всё было так безвыходно? Сразу обозначу своё мнение - нет. И дело тут не в том, что СССР смог бы создать "палочку-выручалочку", не в бредовой идее о технической невозможности СОИ. Вопрос тут и проще, и интереснее...

Я не буду рассказывать, что такое СОИ, как она разрабатывалась и для чего. Всё это давно есть в свободном доступе, аккуратно разложенное по полочкам. Но всё же прежде чем обратится к альтернативной истории, затронем пару моментов истории реальной. Основное бытующее мнение - причиной гибели СОИ стало окончание холодной войны. Это не до конца верно. Для США 80-ые года стали одним из пиков их могущества, в том числе и в экономике. Но всё хорошее проходит, и к концу десятилетия "Рейганомика" исчерпала свой потенциал. После кризиса 1987 года стало ясно, что удерживать темп роста уже не выйдет и спад неизбежен. Следующее десятилетие для США хоть и пройдёт под знаменем победы в Холодной Войне, но будет полным мелких проблем. И именно эти экономические вопросы и есть первичная причина закрытия множества военных программ в 90-ые годы. Денег начинало не хватать и экономили на том, что стало менее нужным в связи с распадом СССР. Так вопросы к СОИ начали возникать ещё в 1987 году, что вылилось в выбор самой дешёвой "Бриллиантовой гальки" в качестве основы и снижения финансирования на другие программы. С каждым годом вопрос денег для ОСИ поднимался на слушаниях бюджета всё острее и острее. Дорогостоящая программа не особо полезная в текущей мировой обстановке по итогу в 1994 году всё же не была закрыта, а скорее радикально пересмотрена.

К вопросу альтернативной истории о сохранении СССР можно подойти двумя путями. В первом мы вносим изменения сильно заранее, не просто сохраняя СССР, но и обеспечивая ему некоторый тонус. Это не сильно вероятно, но в целом возможно. Тогда в 90-ые года прихлдят два примерно равных противника, и этот СССР уже может пробовать как потягаться с СОИ как экономически, так и технологически. Объективное прогнозирование подобной ситуации нереально, но и аргументы о технологической отсталости и неспособности экономики выдержать виток новой гонки здесь абсолютно не к месту.

Во втором же варианте мы просто сохраняем СССР и пытаемся сохранить вокруг него хоть что-то похожее на ОВД. По сути вместо быстрого развала этот сценарий предусматривает медленную стагнацию, хоть и с сохранением шанса стабилизировать положение в будущем. Именно этот сценарий и был наиболее ожидаем в США в конце 80-ых годов. И кажется, что тут СОИ как раз к месту. Ослабевший СССР, не в состоянии что-то противопоставить "Звёздным войнам", окончательно прижимается к ногтю, без своего ядерного аргумента. Но в этом сценарии есть типичная ошибка - пристально рассматривая СССР все почему-то забывают о США, предполагая, что 80-ые года просто перетекут в 90-ые. Но нет, как мы уже говорили выше, объективные причины никак не связанные с распадом СССР, говорят о том, что чего-чего, а бесконечных средств у США не предвиделось, трудности в экономике были неизбежны. С другой стороны, сохранение СССР не позволит так просто свернуть множество военных программ, как это случилось в конце 80-ых, начале 90-ых. А ведь планов было громадьё - на вопросе стояла серьёзное перевооружение ВВС и Армии, десятки других не самых дешёвых проектов.

Но может для настолько полезного, хоть и дорого дела, как СОИ нашли бы копеечку? Но давайте посмотрим, так ли были бы нужны "Звёздные войны" в тот момент? СССР в затяжном кризисе, и сам сдаёт позиции. Серьёзных планов у США на что-то жизненно важное для СССР нет, а значит и не особо велик шанс спровоцировать. С другой стороны, контрсиловой удар СССР подтачивали другие факторы кроме СОИ. Высокоточное дальнобойное ракетное оружие, бомбардировщики-невидимки, охотящиеся на ПГРК и многое другое - были не так эффективны, как полностью развёрнутая СОИ, но уже существовали и не вызывали вопросов "А когда?". А ведь это важный вопрос. Да, разработчики "Бриллиантовой гальки" почти что мамой клялись, что к середине 90-ых всё будет. Но истории известны ситуации, когда такие сроки растягивались даже не на года, а на десятилетия. Неиспытанная система могла преподнести сотни проблем, абсолютно незаметных на этапе кульмана, и по итогу сорвать сроки, увеличить и без того немалый бюджет. Не помогла бы системе и её популярность "в народе". История абсолютно знакомая - как только сверхпопулярный космос начал брать в себя большие деньги, одним из любимых обещаний политиков стало "Я использую эти деньги на вас, мои дорогие американцы!". Ровно тоже ждало бы и СОИ.

По итогу в альтернативной ситуации с сохранившимся, но подкосившимся СССР СОИ оказывается так же не к месту, как и в реальной истории. Слишком дорогая программа, чересчур амбициозная. Возможно её ждало бы даже боле ранее сокращение, ради сохранения финансирования более приземлённых программ. Скорее всего её точно так же бы не закрыли, а резко сократили, оставив в работе самый урезанный минимум. Шансов на реализацию у программы в том виде что мы знаем просто не было. Исходя из всего этого послезнания можно сделать простой, но крайне необычный вывод. СОИ никогда не была блефом, но и не имела особых шансов воплотится в реальности из-за вопросов экономики. И как не странно, но выбор СССР не реагировать - был бы наилучшим в той ситуации.

https://youroker.livejournal.com/93262.html#comments

Из декларации русской идентичности , принятой на восемнадцатом Всемирном русском соборе , определение русского человека : Русский - это человек , считающий себя русским , не имеющий иных этнических предпочтений , говорящий на русском языке , признающий православное христианство основой национальной духовной культуры , ощущающий солидарность с судьбой русского народа .

-
Люди , ненавидящие религию предков русского народа , глумящиеся над святынями миллионов русских людей , не являются русскими .

Потому часто мы можем видеть странную картину , для нас - человек выглядит как русский , говорит на русском языке , носит русское имя , но он чужой нам . Он уже не русский , в этом причина . Мы удивляемся и злимся , как это так - они хвалят США , Британию , Германию , Израиль и с отвращением говорят о России " эта страна " . Дело в том , что они не русские . Они перестали быть русскими , у них иные этнические , культурные и религиозные предпочтения . Некоторые из них стали евреями , некоторые - " западниками " , то есть это уже не "русские люди, которые больше любят Запад , чем Россию", а это НЕРУССКИЕ люди, которые естественно Россию и не любят , они любят тех , кто им ближе по духу , образу мыслей , ближе по ценностным ориентирам.. Мы не должны обращать на них внимания , тратить на них какие то силы , дабы разъяснить им интересы русских , интересы России...их не интересует Россия ,это чужая страна , для них и мы им чужие .

На сколько чужие и как люди , которые утратили свою идентичность , могут действовать против народа , который кода то был их народом? На столько , что они готовы будут убивать русских , как врага , без сожаления и с удовольствием .

Я писал как то коротко о бывших сербах , которые давно приняли ислам и перестали быть сербами, что бы они при этом не говорили , но они не сербы . Это чужие сербам люди , которые убивали сербов на Балканах,всегда и везде воюя на стороне врага. О них редко кто говорит и редко кто их вспоминает и совершенно напрасно, как пример , для наших людей этот новый этнос , отколовшийся от сербского , мог бы стать наглядным пособием по идентификации того нового этноса, который откололся от русского народа и давно является чужим нам .
Являясь чужими , они живут рядом с нами , практически всегда действуют заодно с нашими врагами , ненавидят нас , нашу культуру, презирают нашу историю , приходят в бешенство от наших праздников и так далее . Ошибка наша только в том, что мы по сей день считаем их русскими и у нас не укладывается в голове " как это русский не любит Россию " . Сербы не удивляются что их убивали бывшие сербы , ибо они БЫВШИЕ когда то ...

Среди бывших русских очень мало принявших ислам , они как правило уезжают жить либо на Кавказ , либо вообще в Турцию , ОАЭ , в Катар... то есть они даже жить с нами не хотят и отъезд это вполне честно и нормально , каждый хочет жить со своими , а не с чужими , мы для них чужие.

Большинство же бывших русских стали либо евреями ,либо западниками с неопределённым этно-предпочтением , у них главное - не быть русским.
( Для отделения от русского народа всё большего количества людей будет делаться всё в ближайшие десятилетия и это нужно осознать.... )

1
Тухачевский Сталину:
- почему "собачья грызня" (маневренный воздушный бой) более невозможен
- почему истребитель должен быть летающей батареей
- какой английский самолет нужно поскорее купить
- о недостатках сомкнутых звеньев истребителей
и пр.

( Read more... )

Сделан в 1959 году в Бранденбурге-на-Хафеле.



105 немецких воинов-интернационалистов, ветеранов РККА, съехались со всего мира по просьбе красных следопытов, чтобы поделиться воспоминаниями о Революции и Гражданской войне в России. Из них:
30 человек имеют ранения на фронтах Гражданской, Юлиус Шмидт из Лейпцига (сидит с тросточкой третий слева) был ранен 6 раз.
6 человек награждены орденом Красного Знамени.
20 человек занимали командные посты в РККА.
13 человек дрались в Испании.
11 человек пережили фашисткие концлагеря.
3 человека воевали во французском Сопротивлении (привет Тарантино!).
1 человек,Йозеф Гуче, командовал советским партизанским отрядом в 1941-43 гг.
2 человека воевали в рядах югославских партизан Тито.


Йозеф Гуче в 1931 году:

Фото из книжки "Поворот мирового значения. Воспоминания немцев - участников Великой Октябрьской социалистической революции и борьбы против интервентов и контрреволюционеров в 1917-1920 годах", М., 1962.

В. Кузнецов
ГАНС МАНХАРТ — СОЛДАТ ОКТЯБРЯ

Каждый раз в день праздника Великого Октября Ганс Манхарт бережно прикалывал на грудь орден Боевого Красного Знамени. Сколько светлых воспоминаний молодости.связано с этой наградой! Ведь ее он получил из рук Василия Константиновича Блюхера за геройство, проявленное в боях под Волочаевкой. Ганс Манхарт бы тогда командиром дивизиона бронепоездов. «И на Тихом океане свой закончили поход» — эта песня и о нем, немецком В. Кузнецов патриоте, беззаветно поверившем в республику Советов и грудью ставшем на ее защиту.

С русскими большевиками Ганс Манхарт познакомился впервые под Иркутском. Вместе с другими германскими военнопленными он работал на шахте. Туда же пригнали ссыльных революционеров.

«Шахтеры поневоле» не видели белого света. После изнурительной работы их не поднимали наверх, а оставляли под землей — охранники боялись, что в шахту просочатся с воли революционные веяния. Но эти веяния и без того вскоре охватили всю подземную темницу.

Власти думали, что военнопленные и большевики не найдут общего языка. Не тут-то было! Многие немцы уже успели освоить русский язык, а кое-кто из ссыльных владел немецким. И вот ночи напролет рассказывали большевики своим германским товарищам о борьбе против царизма, о революции, о Ленине.

В шахте трудно было дышать. С потолка капала вода. От долгого сидения в каменном мешке у многих расшаталось здоровье. Но если бы даже Гансу Манхарту предложили подняться наверх, он предпочел бы остаться в штольне.
Ганс сразу же проникся величайшим уважением к людям, которые забывали о себе, все помыслы которых принадлежали революции, народу. Таких людей он встретил впервые в жизни. В Германии ему не довелось общаться с революционерами. Зато он /278/ хорошо знал немецких мещан-филистеров с их убогим мирком, которых ничто не интересовало, кроме собственного благополучия. А эти люди горят идеей освобождения своего народа и, если понадобится, готовы без колебаний отдать за нее жизнь! Ганс чувствовал, что чистое и светлое пламя, которое бушевало в груди у его новых товарищей, начинает согревать и воспламенять его самого.

— Эти ночные бдения в шахте, задушевные разговоры о революционной борьбе сделали меня другим человек, — вспоминал потом Ганс Манхарт. — Русские братья познакомили меня с Марксом, о котором я, к стыду своему, только слышал, дали мне прочесть некоторые его работы. Это была для меня «академия под землей», она определила всю мою жизнь...

Однажды утром в шахту спустилась клеть. Из нее выскочили рабочие с красными лентами на шапках.
— Товарищи, мы свободны! Царь свергнут! Это было в феврале 1917 года.
Что делать? Вернуться на родину,- в Германию? Или остаться здесь, с этими людьми, которые стали его учителями и самыми близкими товарищами? Такой вопрос встал перед Гансом, как и перед другими военнопленными.
Местная партийная организация решила послать на помощь революционным рабочим Петрограда свой боевой отряд.
— Как ты решил? С нами? — спросили Ганса.
— С вами! — ответил он.
Выбор был сделан. И когда много лет спустя, чувствуя, что уж недолго осталось жить, Ганс Манхарт перебирал в памяти воспоминания боевой молодости, когда перед ним возникали лица друзей, с которыми породнился навек, — он слабо улыбнулся и прошептал:
— Да, выбор был сделан правильно...

В Петрограде Ганс с головой погрузился в водоворот революционных событий. Когда рабочие, солдаты и матросы брали Зимний, Ганс стоял на боевом посту в оцеплении: надо было обеспечить штурм цитадели старого мира. Так состоялось его боевое крещение в борьбе за власть Советов. /279/

Потом Ганс Манхарт получил новое почетное поручение: нести караульную службу в Смольном. Там ему и выпало редкое счастье дважды увидеться с Лениным, говорить с ним.

— Я нес вахту в одном из коридоров, — вспоминал Ганс Манхарт. — Вдруг вижу — идет своей торопливой походкой Ильич. Подошел ко мне, спрашивает: «Откуда вы?» А я от смущения и радости словно воды в рот набрал. Тогда я еще плохо по-русски говорил, а тут и слова вымолвить не могу. Ленин внимательно посмотрел на меня, улыбнулся и перешел на немецкий язык. Я был поражен, что вождь революции, на плечи которого легло огромное бремя государственных дел и забот, всегда находил время, чтобы поговорить с нами по душам, дать совет, подбодрить...

Долго еще Ганс Манхарт не расставался с винтовкой. Боевая судьба привела его на Дальний Восток. Здесь он сражался с белогвардейцами Семенова и японскими интервентами, участвовал в штурме Волочаевки.

После окончания гражданской войны перед Гансом Манхартом вновь встал вопрос: что делать дальше? Он решил остаться на своей второй родине, чтобы помочь ей залечить раны войны, встать на ноги.

Гансу полюбился суровый Дальний Восток. Демобилизовавшись из армии, он поселился в Благовещенске. Его уважительно на русский манер стали величать Гансом Ивановичем.

Ганса Ивановича Манхарта хорошо помнят те, кто проводил коллективизацию в деревне. В 1929 году райком партии поручил ему организовать первую на Дальнем Востоке Белоноговскую (затем Серышев-скую) машинно-тракторную станцию.

МТС получила тракторы. Но не было ни мастерских, ни трактористов. Манхарт учил крестьянских парней управлять машинами, ремонтировать технику, взял на себя и должность прораба. Сам составил проект тракторной мастерской, -сам руководил строительством.

— Это был подвиг, который, быть может, давался не легче, чем победа под Волочаевкой, — вспоминает Константин Иванович Пучков, недавно ушедший на /280/ пенсию с поста председателя областного объединения «Сельхозтехника». В ту пору он работал с Манхартом. — Ганс Иванович, не зная устали, носился по селам. Сам устранял неисправности тракторов, подбадривал молодых механизаторов: не боги, мол, горшки обжигают, и вы научитесь.

Ганс Иванович многое умел. Приволокли в МТС разбитый автомобиль. Своими руками он восстановил его. Старший механик (по нынешним понятиям главный инженер) сел за баранку. Потом Ганс Иванович научил водить машину Сашу Нестерова, безусого парнишку. Так появился в Белоногово первый на всю округу шофер. Сейчас Александр Георгиевич офицер. С благодарностью вспоминает майор Нестеров своего учителя. Строгого и душевного.

Вместе с Гансом Ивановичем воевал Ананий Иванович Старина. Вместе работали они и в Белоноговской МТС. Ананий Иванович был медником. Благовещенские почтальоны приносят ему письма из Берлина. Их шлет Иоганна Манхарт — вдова Ганса Ивановича. Старина сообщает в Берлин об огромных переменах, которые произошли за годы Советской власти на Амуре, о колхозах зоны бывшей Белоноговской МТС. Теперь в Серышевском районе много опытных механизаторов, инженеров, техников. Но люди не забывают Ганса Ивановича. Потому что он был первым.

Потом Манхарт жил на далеком Чукотском полуострове. Участвовал в сооружении электростанций, в разработке месторождений золота и олова, вел большую работу среди чукчей, помогая им переходить к оседлой жизни...

Еще в дни Великого Октября Ганс Манхарт задумывался над судьбой своей родины. Что будет с Германией? Победят ли идеи марксизма и на родине великого учения? Эта мысль не покидала его и на фронтах гражданской войны, и на Чукотке, и в последующие годы. Чтобы ни делал Ганс Манхарт в первой стране социализма, он твердо знал: это вклад во имя будущей миролюбивой и социалистической Германии. Когда был разгромлен гитлеровский фашизм и на востоке Германии взяли власть в свои руки рабочие и крестьяне, Ганс Манхарт испытал такую же радость, /282/ как и в те дни, когда он с оружием в руках стоял неподалеку от Зимнего.

В 1958 году Ганс Манхарт переселился с семьей в Германскую Демократическую Республику. Первые дни он подолгу ходил по Берлину, узнавая и не узнавая его, радуясь переменам, приглядываясь к новой жизни, к людям, которые стали другими. Он словно помолодел, обрел «второе дыхание». Новые товарищи удивлялись: откуда такая энергия у пожилого человека?



Поначалу работал в министерстве внешней и внутригерманской торговли. Потом партия послала его на берлинский газовый завод, где нужен был опытный руководитель и инженер.

Здесь Ганс Манхарт, несмотря на преклонный возраст, вступил в ряды боевой рабочей дружины. Кто-кто, а уж он знал из своего многолетнего опыта, как бдительно надо охранять революционные завоевания. И 13 августа 1961 года, когда в Берлине была надежно обеспечена граница между столицей ГДР и Западным Берлином, на рубеже двух миров в рядах дружинников можно было видеть и Ганса Манхарта. Боец-ветеран, герой гражданской войны вновь взял в руки оружие, чтобы нести боевую вахту, охранять порядок в городе.

Ганс Манхарт не щадил себя. Он привык и воевать и трудиться с полной отдачей. Будучи больным, не жаловался на свои недуги. Рабочий день его был насыщен до предела. Он всегда с радостью откликался на просьбы школ и институтов, заводов и сельских кооперативов, воинских частей — рассказать о Красном Октябре, о прогремевшем на весь мир залпе «Авроры», о рождении первого на нашей планете государства рабочих и крестьян, о Ленине.
Ганс Манхарт был страстным пропагандистом дружбы советского и немецкого народов, одним из руководителей Общества германо-советской дружбы в берлинском районе Лихтенберг.

Социалистическая единая партия Германии и правительство ГДР высоко оценили заслуги ветерана. Он был награжден орденом «За заслуги перед Отечеством», золотым знаком Общества германо-советской дружбы, несколькими медалями... /283/

У таких людей, как Ганс Манхарт, два отечества: свое собственное и Советская страна.

— Сражаясь с оружием в руках за Советскую власть, мы, бойцы-интернационалисты из разных стран, знали, что приближаем день свободы и для своей родины, — говорил мне коммунист-ветеран в канун 49-й годовщины Октября.

Тяжелая болезнь приковала его к постели. Боль ни на минуту не оставляла его. Но когда он вспоминал о тех днях, теплели, молодея, глаза, креп голос...

Через три дня после нашей встречи Ганса Манхарта не стало. Предчувствуя смертный час, он попросил — об этом мне рассказала жена — принести ему в больницу орден Красного Знамени...

Красный остров. Воспоминания, очерки и документы о борьбе за власть Советов на Амуре. 1918-1922. Хабаровск, 1967. С.278-283.

Л. Хаславский

С ПЕРОМ И ВИНТОВКОЙ

ПОп Гапон был взбешен. Худой, долговязый, с растрепанными черными волосами, он бегал по комнате. Темные тревожные глаза сверкали лихорадочным блеском.
— Где Матюшенский? — гремел зычный голос Гапона. — Ищите негодяя. Тому, кто найдет, плачу пять тысяч.

После «кровавого воскресенья» царское правительство вознаградило Гапона 30 тысячами рублей.
За деньгами к министру Л. Хаславский торговли и промышленности поехал ближайший сподвижник попа — Александр Матюшенский. Вместе с ним Гапон составил петицию к царю, послал с нею 9 января 1905 года на расстрел питерских рабочих.

Но провокатор Гапон обещанных денег так и не получил. Их присвоил Матюшенский и скрылся. Максим Горький рассказал о таинственном исчезновении Матюшенского в своем очерке «Поп Гапон», написанном в 1906 году. Фамилия Матюшенского не сходила тогда со страниц русской и иностранной печати.

А Матюшенский подался на далекий Амур, обосновался в Благовещенске. Он раскатывал в экипаже по пыльным улицам тихого, сонного городка, прогуливался по набережной Амура. И делал деньги.

На первых порах пришлось изменить фамилию. Он назвался Александром Ивановичем Седым. Ему приглянулся город на Амуре. Здесь жило немало тузов-золотопромышленников, начавших свою карьеру с уголовных преступлений. Острый нюх авантюриста подсказал гапоновскому сподвижнику: бросай якорь, здесь золотое дно! Он открыл крупную газету сенсационного пошиба и назвал ее «Благовещенское утро». Угрожая «амурским волкам» разоблачением, вытаскивал из их бумажников солидные куши. Матюшенский-Седой стал влиятельной особой, перед ним открылись двери губернаторского дома.

...Случилось невероятное. Матюшенский «воспитал» большевика. Убежденного, страстного, мужест/289/венного, много поработавшего не только в самой России, но и в Венгрии, и в Австрии. Если бы преуспевающему издателю «Благовещенского утра» сказали, кем станет со временем мельничный подметальщик Васька Тимофеев, он бы посмеялся. Матюшенский взял мальчишку к себе разносчиком газет и скоро разглядел в русоволосом пареньке удивительные способности. Захотелось Ваське сдать экстерном за курс гимназии — пошел и сдал. Экзаменаторы глядели во все глаза. Откуда у мельничного подметальщика такая эрудиция? Помилуйте, он знает не только греческий и латынь, но и язык эсперанто!
— Я книжки читаю, — ответил тот. Матюшенский сказал:
— Попробую сделать из тебя репортера.

Василий, как угорелый, метался по городу, собирая сведения о скандалах и драках. Кажется, он был рожден для газеты. Прошло некоторое время, и Тимофеев стал лучшим фельетонистом в городе. Его острые, колючие фельетоны больно стегали «избранное общество», выставляли на всеобщее посмеяние тупоголовых царских чиновников.
До поры до времени с этим мирились. Но Василий Тимофеев зашел слишком далеко. Разоблачение буржуазии сделалось для него смыслом жизни. Это вовсе не входило в планы Матюшенского. И он изгнал фельетониста из редакции. Зная, что Тимофеев «насолил» самому губернатору, другие редакторы остерегались брать к себе крамольного журналиста.
Впрочем, Василий не очень-то просил их об этом. Он поступил рабочим на строительство железнодорожного моста через Зею. Сблизился с подпольщиками. Революционеры дали ему почитать марксистскую литературу, познакомили с произведениями В. И. Ленина.

Началась империалистическая война. Благовещенские газеты трубили победные гимны, отравляя смрадом шовинизма сознание людей. Тимофеев брезгливо морщился, читая ядовитый вздор Матюшенского. Ему мучительно захотелось рассказать амурцам правду. Но как? Кто станет печатать его статьи?

Он выехал в Алексеевск (ныне Свободный), организовал там выпуск газеты «Алексеевский листок». /290/ Василий был в этой газете и редактором, и репортером, и наборщиком, и печатником. В сентябре 1914 года он одним из первых русских журналистов открыто выступил против империалистической войны. В фельетоне «Сын газеты» едко высмеивались продажные журналисты, а война «за царя и отечество» называлась «бойней народов». Тимофееву шел тогда двадцатый год.
— Арестовать мерзавца. Немедленно арестовать! — грохнул кулаком по столу губернатор.

Он распорядился предать журналиста суду военного трибунала. Но друзья предупредили Василия об опасности. Он явился на призывной пункт и уехал на фронт раньше, чем жандармы отыскали его адрес.

Потом окопы, бои, отступление. Часть, в которой служил Василий, попала в окружение. Он очутился в плену.
Австро-венгерское командование решило использовать русских военнопленных для рытья окопов в прифронтовой полосе. Василий Тимофеев призвал узников не подчиняться этому приказу. Пленные подняли бунт. За это Василий на долгие годы был заточен в крепость Комараш. Оттуда, проделав огромный путь через Америку, в Благовещенск стали приходить письма.

«Живу в крепости. Работа моя — управление почтой пленных. Переизнурением не страдаю: работаю лишь около 40 минут в сутки. Остальное время посвящаю спорту (шагание из одного угла в другой), геометрии (размышлению о преимуществах иного угла перед оным) и филологии (читаю немецкие цайтунги). И больше ничего. Получаю и эсперантистские газеты, книги и журналы, вижу эсперантистов... Но скучно и холодно на берегах Дуная!»
«Дорогой друг! Обращаюсь к вам с просьбой: передайте матери, что я прошу ее регулярно каждые десять дней слать по посылке, состоящей из черных сухарей, весом от 5 до 20 фунтов каждый раз, — смотря по тому, сколько она в. состоянии тратить на мое продовольствие». В конце 1918 года Василию удалось выбраться из крепости. Он написал матери на Амур: /291/

«Милая мама! Один я здесь, совсем один. И нет никакой возможности выбраться в Сибирь. Хотя, правда, это для меня к лучшему: меньше соблазна уйти с того пути, на который зовет совесть». Он не свернул с пути. Будапештская группа РКП(б) приняла его в партию. Венгерскую революцию Василий встретил коммунистом. Ему поручили организовать выпуск газеты венгерской Советской власти на русском языке. Газету назвали «Правда». Номера ее и теперь бережно хранятся в Будапештской библиотеке имени Горького и Институте марксизма-ленинизма в Москве. Тимофеев был ответственным секретарем редакции. Я читал эту газету и думал о мужественном амурце, о его друзьях-журналистах,-так много сделавших для пропаганды идей Великого Октября. «Правда» подробно рассказывала о жизни Советской России, о той огромной заботе, которую проявлял Ленин о Венгерской Советской республике.

В газете было опубликовано обращение наркома иностранных дел Чичерина к бывшим русским военнопленным. Нарком призывал соотечественников с оружием в руках защищать Советскую власть в Венгрии.

В Венгрии находилось сто тысяч русских военнопленных. Тимофеев ведет среди них агитационную работу, сообщает соотечественникам о приветственной телеграмме Ленина венгерским трудящимся, о беседе по радиотелефону с руководителем венгерской революции Бела Куном.

По поручению Бела Куна Тимофеев, хорошо овладевший венгерским языком, не раз выступал с докладами перед рабочими и красноармейцами революционной Венгрии.

Четыре с половиной месяца продержалась Венгерская Советская республика. Окруженная со всех сторон врагами, она мужественно отбивала их атаки, отвлекала на себя крупные силы Антанты, которые враги собирались бросить против Советской России. Под красными знаменами плечом к плечу вместе с венграми сражались русские. Бессмертной славой покрыли себя бойцы батальона бывшего штабс-капитана Каблукова. /292/

Пером и пламенным большевистским словом звал благовещенский журналист венгров, австрийцев, русских к борьбе. А когда стало особенно трудно, взял в руки винтовку и лег в цепь. Дрался до конца, до последней минуты.

Незадолго до разгрома революции Василий сменил в Будапеште квартиру. Это спасло его от ареста. И не только его. У Тимофеева скрывались видные деятели Венгерской компартии.

Потом Тимофеев вместе с женой Марией — венгерской коммунисткой — перебрался в Вену. И снова партийная организация дает ему поручение — на немецком языке рассказывает он австрийским рабочим правду о Советской власти.

Только в 1920 году, после ^разгрома Красной Армией панской Польши, вместе с Бела Куном Василию Тимофееву удалось добраться до Москвы.

В политуправлении Красной Армии, куда его направили пропагандистом, сказали:
— Отдохните денек-другой — и за работу, Василий Афанасьевич. У вас есть просьбы?
— Есть одна. Не устраивайте мне выходных дней.
— Ну что ж, тогда начнем!
В эти дни Тимофеев отправил матери в Благовещенск письмо, написанное на обороте паспорта, выданного Василию Афанасьевичу испанским консулом в Вене:

«...Когда мы с Машей в августе приехали в Москву, я имел право ехать сразу же дальше, на Амур, но я этим правом добровольно не воспользовался, потому что грешно было стремиться к собственному покою и тишине, когда здесь на РСФСР со всех сторон наседала всякая белогвардейская сволочь. Настанет лето — переведусь на работу в Дальневосточную республику, приеду на Амур...»

Василий редко бывал в столице. Он выезжал в полки и дивизии, читал лекции. И всюду просили:
— Останьтесь хоть на денек еще.

Не раз приходилось ему бывать и в Вологде. Там он познакомился и подружился с молодым политработником губвоенкомата Михаилом Поповым. Потом военная судьба разбросала их в разные стороны. /293/

В горьком 1942 году Михаил Павлович Попов уходил из осажденного Новороссийска. Бросил все, но связку старых писем от Тимофеева бережно положил в вещевой мешок. И когда становилось невмоготу, читал и перечитывал пожелтевшие листки. Сейчас Михаил Николаевич живет в Краснодаре. Недавно он переслал мне письма Тимофеева. Вот несколько выдержек из них. Вряд ли они требуют комментариев. «Тов. Поздняков поражается, откуда я всему научился, никогда нигде не учась? Повторяю, я всегда и везде учился. Я наблюдал жизнь и людей, смотрел и слушал, читал и размышлял. Но особенно много выспрашивал и слушал».

«Я встретил среди сидевших в третьем классе поезда женщину, которая старалась своим видом и обращением походить на женщину из низшего сословия. Только один взгляд на пальцы ее рук, несколько случайно брошенных ею фраз, и я заключаю: неправда, вы, сударыня, не та, за кого себя выдаете. Вы — не баба. Вы — дама, и быть может даже из великосветского общества. Только дамы большого света держат голову так, как вы. Через сутки я знал о ней многое (она сама рассказала). Представьте себе особу из русской аристократической семьи, воспитанную в одном из «благороднейших пансионов», вышедшую замуж за крупного сановника. Она отлично знала немецкий, французский и английский языки, гуляла по всем столицам Европы и сорила деньгами направо и налево, как умела делать наша благородная аристократия. А теперь эта дама одевается в «самое простое» и едет куда-то под Вятку, чтобы закупить дешевого масла и свинины. «Владыки мира» — что они умеют? Спекулировать маслом? Через пять лет им будет запрещено и это. Им скажут: издохните! Теперь наше время — время прихода в мир интеллекта народа. Мы тоже сумеем изучить языки, научимся понимать Шопена. Поверьте, мы не наговорим столько пошлостей и сумеем лучше понять искусство, чем прежнее общество».

«Тов. Тимофеев — это уже представитель самого человечества непосредственно. Не смущайтесь, что у него белые пальцы. Им свойственны /294/ мозоли, как мыло, и они не меньше нажимали на черенок лопаты, чем перелистали книжных листов».

Василия потянуло домой, на Амур. Там еще продолжалась гражданская война. И он написал рапорт, просил направить на Дальний Восток. Его просьбу удовлетворили. И он сразу же известил об этом Михаила Попова:

«Дорогой друг! Распоряжением ЦК партии мы с женой откомандированы в Восточную Сибирь, где вследствие террора Колчака, Японии, Семенова, Калмыкова коммунисты почти все уничтожены».

«Вчера в 6 вечера выехали мы с женой и дочкой из Москвы. Еду в отдельном купе (!) в международном вагоне (!!) и злорадствую: а все-таки наша взяла! В прежнее время надо было или быть буржуем или холуем буржуев, чтобы ехать в таком сказочном вагоне. Теперь же наоборот. В нашем вагоне два купе, кажется, заняты такими. Их шокирует мой простомужицкий вид». Действительно, выглядел прибывший из Москвы журналист не по профессии — обшарпанная, не по росту шинель, разбитые сапоги, выцветшая гимнастерка...

Петр Николаевич Караваев, редактировавший в 1921 году «Амурскую правду», писал в своих воспоминаниях: «Уж очень простецкий вид был у Тимофеева. При всей нашей привычке и непритязательности к простоте костюма, нам в первый момент показалось, что присланный обкомом партии работник не будет большим приобретением для газеты и направлен к нам в качестве «принудительного ассортимента». Но в ближайшие два-три дня мы убедились, что ошиблись насчет человека в потрепанной красноармейской шинели и фуражке. Прекрасный стилист, опытный газетный работник, глубоко образованный марксист, он с первых же дней внес в работу редакции заметное оживление».

Никогда еще Василий Афанасьевич не трудился с таким увлечением, как в этот период. На собственном опыте он знал, чего стоят сладенькие лицемерные речи защитников капиталистической собствен/295/ности, и наносил сокрушительные удары соглашательским партиям, издававшим в Благовещенске свои газеты.

Особенно неподражаем был он в своих выступлениях в массовой устной газете, которая проводилась каждое воскресенье в театре. Василий Афанасьевич выступал в роли деда-раешника, зло высмеивал меньшевиков и эсеров, читал лекции о международном положении, просто, увлекательно разъяснял лозунги партии.

Высокий, русоволосый, с голубыми глазами и добродушной улыбкой, всегда подвижный, не унывающий, он притягивал к себе людей. Читатели с нетерпением ожидали его ярких статей, веселых фельетонов, стихов. В редакцию звонили с предприятий, из учреждений, воинских частей, просили Тимофеева выступить с лекцией.

Наступил 1922 год. Интервенты засылали в тыл наших войск белогвардейские банды, которые терроризировали население, убивали, насиловали, грабили. Обком партии назначил Василия Афанасьевича начальником штаба только что сформированного Второго отдельного Амурского стрелкового полка. Полку поручили охрану государственной границы и борьбу с бандитизмом.

Василий Афанасьевич знал: борьба предстоит жестокая. Но он не боялся смерти. За несколько дней до своей трагической гибели он написал Михаилу Попову:

«Все вперед и вперед — а на конце обретешь в качестве члена РКП веревку и, яко богоотступник, будешь ввергнут православием в ад. Но пойми, Михайло Попов, вот тут-то и штука! Нам с тобой веревки или пули не миновать, как не миновать ниспровергнутому нами строю своего полного поражения. Они, враждебные нам, не сумели за тысячелетия придумать себе другого оправдания, как бог. Но вот являемся мы, смеемся над их богом, и тому крыть решительно нечем, ибо мы-то оказались стоящими выше его морально, и перед лучом сухого марксистского анализа наша гибель в борьбе принимает окраску цветов невиданной красоты. Мы чище, чем первые христиане: те верили, /296/ что их ожидает на том свете рай, осуществление идеала. А мы уходим в гроб, хладнокровно констатируя, что из нас получатся червяки и личинки. Право на близость к солнцу, которая принадлежит нам, завещаем потомству!»

Полк беспощадно громил бандитов, бдительно охранял границу. Но шайка отъявленного головореза Петра Кольжанова оставалась неуловимой.

21 февраля Василий Афанасьевич вместе с адъютантом полка Филитовым выехал в Благовещенск. В Ново-Александровке Тамбовского района крестьяне сообщили: Кольжанов сейчас пьянствует в их селе.
— Будем брать преступника, — приказал начальник штаба и вдвоем с Филитовым отправился в дом, где находился главарь банды.

Кольжанов отчаянно сопротивлялся. Он бросился бежать. Тимофеев выстрелил, но промахнулся. В ответ грянул выстрел. Кольжанов смертельно ранил Тимофеева в грудь. Подоспевший Филитов пристрелил бандита из винтовки. А Василий Афанасьевич, собрав последние силы, покачиваясь, перешел через улицу, опустился на крыльцо и тихо сказал подошедшему адъютанту:
— Товарищ Филитов, не оставляй нашего деле. Борись до конца. Сообщи жене и матери, чтобы приехали похоронить меня.

28 февраля Благовещенск провожал в последний путь большевика, солдата, журналиста Тимофеева. За гробом шли тысячи людей. Оркестр и хор попеременно исполняли скорбные песни.

45 лет назад «Амурская правда» писала о нем: «Высокий, русоволосый, с голубыми честными глазами, с добродушным взглядом, весь энергия, неизбывная, кипучая — он распространял эту энергию, заражал ею. Он был коммунистом в подлинном смысле этого слова, не сделавшим за всю свою недолгую 28-летнюю жизнь ни одного нечестного поступка».
Минуло почти полвека. Но амурцы не забыли своего земляка. К могиле героя часто приходят люди, чтобы поклониться его праху, положить к памятнику неяркие амурские цветы, которые так любил Василий Афанасьевич. /297/

...Гремят трубы оркестра. Четким строем проходят мимо могилы Тимофеева мальчишки и девчонки в пионерских галстуках. Это воспитанники школы-интерната № 4. Они соревнуются за то, чтобы к 50-летию Советской власти их школе присвоили имя журналиста Тимофеева.

У Василия Афанасьевича было двое детей; дочь Василиса и сын Федор. Может быть, они прочитают этот рассказ, откликнутся, и я смогу выполнить обещание, данное Михаилу Павловичу Попову, — передам им письма отца.

Там же. С.289-298

https://voencomuezd.livejournal.com/871658.html