![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
scharapow_wОригинал взят у ![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
thor_2006 в Ливонская война. Финал (ну вот теперь точно конец)...
thor_2006 в Ливонская война. Финал (ну вот теперь точно конец)... Вчера была непруха, и сделать то, что хотелось, не вышло, но сегодня "карта поперла" (с), и вот opus magnum завершен. Осталось его "причесать", подредактировать и... Но об этом позже...
Итак, предыдущий пост мы завершили описанием картины, как над ложем умирающего больного человека северо-восточной Европы склонились отнюдь не безутешные соседи по коммуналке, выжидавшие момента, когда же наконец болезный испустит дух с тем, чтобы, вцепившись друг другу в волосья, начать делить наследство. Датский король Фридерик II, пытавшийся ранее воздействовать на Ивана Грозного в деле прекращения войны, решил, что раз уж не получается стать посредником в урегулировании конфликта, то стоит рискнуть и закрепиться в Ливонии, отхватив свой кусок ее территории (а заодно и избавиться от младшего брата Магнуса, коему нужно было по отцовскому завещанию отделить часть голштинских владений датской короны). Сказано – сделано, и вот уже было достигнуто (после долгих переговоров, начатых еще при отце Фридерика) соглашение с епископом Эзеля и Вика Иоганном Монникхузеном о покупке у него епископства, куда и прибыл в апреле 1560 г. Магнус.
Новоявленный владетель Эзеля и Вика попытался проявить инициативу и прибрать к своим рукам еще и Ревель, тем более что тамошний епископ, Мориц Врангель, последовал примеру своего эзельского коллеги и передал Магнусу свое епископство. Правда, с Ревелем у Магнуса ничего не получилось. Борьба «датской» и «шведской» партий в Ревеле завершилась победой последней, и в итоге в Ревеле и на северо-западе Ливонии утвердилась власть молодого шведского короля Эрика XIV.
Шведы увели Ревель из-под носа не только у Магнуса (и стоявшего у него за спиной августейшего брата), но и у Сигизмунда II. Последний, используя Кеттлера, попытался было взять Ревель под свой контроль. В конце 1560 г. в город прибыли ротмистры Талипский и Модржевский с 300 драбами, однако, как писал позднее Рюссов, «после того как эти поляки несколько времени пробыли в Ревеле и не могли ужиться с немецкими ландскнехтами, один из советников ласково отблагодарил их и с подарками и почестями отправил в Польшу». Один только Каспар фон Ольденбокум, засевший с немногими верными людьми в ревельском замке, отказался признать власть шведов и 6 недель «бился добре жестоко», пока голод не вынудил его сдаться на Иванов день (24 июня) 1561 г.
Сигизмунд не стали сразу идти на конфликт с Эриком, поскольку в это время был озабочен проблемами в отношениях с московитом и расширением своей сферы влияния на юге Ливонии. Если его план весной-летом 1560 г. заключался, как мы отмечали выше, в том, чтобы дать московитам как следует поколотить Кеттлера и Вильгельма (архиепископа рижского) и сделать их более сговорчивыми и уступчивыми к требованиям польского короля, то его замысел вполне удался. И снова процитируем Рюссова: «В то время, когда Ливония пришла в жалкое состояние, так что многие земли, замки и города были раззорены, все запасы земли истощены, число служивых и сановников крайне умалилось и совет остался теперь только у одного магистра, и он был слишком слаб чтобы противиться такому сильному неприятелю, которому так благоприятствовало счастие в победах, то магистр счел самым лучшим передаться вместе с остальными землями и городами под защиту польской короны для того, чтобы московиту ничего не досталось».
И в самом деле, альтернативы у Кеттлера не оставалось. Фюрстенберг, глава «староливонской» «партии», выступавший за сохранение независимой конфедерации, был в плену у Ивана Грозного, единокровная ливонской элите Германия, что император Фердинанд, что Ганза, на словах была готова оказать всяческую помощь страдающей под гнетом Erbfeind gantzer Christenheit Ливонии, а как только дело доходило до выполнения обещаний, вся решимость куда-то испарялась. И что оставалось делать рижскому архиепископу и магистру, давно заслуживших славу польских симпатизантов? И выходит, что после эрмесской катастрофы и падения Феллина судьба Ливонии (той ее части, что еще признавала власть Кеттлера и Вильгельма) была фактически предрешена.
Император Фердинанд I:
Правда, процесс поглощения остатков орденских и архиепископских владений носил не единовременный характер. Сигизмунд не торопился, зная, что его добыча от него не уйдет, но и вступать в конфликт с порывистым и горячим московским государем прежде времени он также не стремился. Поэтому на первых порах, пока еще Вейссенштайн был в осаде, Сигизмунд договорился с Кеттлером о передаче ему еще нескольких замков – Кокенгаузена, Роннебурга, Вендена, Вольмара, Трикатена, Гельмеда, Эрмеса и Каркуса. Еще до конца года в них были введены литовские наемные роты – всего же в оккупированной войсками Сигизмунда части Ливонии к началу 1561 г. находилось одних только пеших рот 11 со списочным составом 1750 драбов. А весной следующего года общее число наемных рот «ограниченного контингента» литовских войск в «Ифлянской земле» увеличилось до 29 рот (11 конных и 18 пеших, более 3 тыс. чел. списочного состава).
Ползучая оккупация Ливонии литовскими войсками не осталась незамеченной в Москве, и очень скоро она стала причиной ускоренного роста напряженности в отношениях между Иваном и Сигизмундом. В начале 1561 г. в Москву прибыл посол от Сигизмунда II Я. Шимкович со товарищи. Он передал русским дипломатам послание своего государя. Излагая условия, на которых он, Сигизмунд, был готов пойти навстречу пожеланиям московита, посол от имени короля передал буквально следующее: «И ты бы брат наш (Иван – Thor) все тое, што межи нас нелюбовь множит, на сторону отложил, а о том помыслил, як бы межи панствы успокоенью статися, звлаща в земли Ифлянской, которой нам не годно переставать обороны чинить (выделено нами – Thor)…». Позиция Москвы в ливонском вопросе оставалась прежней – «государь наш взял свое, а не чужое; от начала та земля данная государей наших», и «нечто похотят перемирья прибавити без Ливонские земли, ино с ним (с Сигизмундом – Thor) о перемирье делати; а учнут в перемирье делати и о Ливонской земле, ино с ним перемирья не делати, а отпустити их (литовских послов – Thor) без перемирья» по той причине, что если «Ливонская земля ныне написати в перемирье, ино и вперед Ливонская земля с королем будет в споре». И, поскольку король явно не был намерен отступаться от своих претензий на чужое, то московские дипломаты откровенно заявили о готовности своего государя «промышляти бы ныне безпрестанно над теми ливонскими городы, в которых городах литовские люди…». Одним словом, если Сигизмунд «похочет за Ливонскую землю стояти», тогда и Иван, в свою очередь, «за нее стоить, как хочет…».
Трактовать эти слова можно было лишь одним образом – как неприкрытую угрозу войны, если Великое княжество Литовское не прекратит вмешиваться в ливонские дела. И слова у Ивана с делом не расходились. В разрядной книге по поводу посольства Я. Шимковича было отмечено, что «царь и великий князь перемирья с ними (литовцами – Thor) утвержать не велел от лета 7070-го году, от благовещеньева дни (25 марта 1562 г. – Thor)…», после чего 20 апреля 1561 г. Иван воевод своих отправил в Псков, а оттуда в Юрьев «воевати ливонские земли для того, что король вступаетца за ливонские земли и людей своих в ыные городки ливонские прислал». «Большим» воеводой 5-полковой рати был назначен князь П.А. Булгаков, его «лейтенантом» (2-м воеводой Большого полка) – опытный воевода И.В. Меньшой Шереметев (хотя, надо сказать, сама по себе рать была невелика – всего лишь 10 воевод и еще один воевода, И.М. Карамышев из Острова; и были то не первостатейные воеводы. И хорошо, если под началом князя Булгакова «ходило» порядка 5 тыс. «сабель» и «пищалей», а скорее всего, было и того меньше. Однако это не помешало М. Стрыйковского исчислить московитское полчища аж в 108 тыс. чел.!).
К середине июня ратники Булгакова завершили свои сборы и, согласно псковской летописи, «о рожестве Ивана Предтечи» (24 июня) выступили в поход и «воевали Немецкие земли начен от Ровного (Роннебурга – Thor) до моря срединою (надо полагать, что полки Булгакова прокатились по территориям, прилегающим к занятым литовцами замкам Венден, Вольмар, Трикатен и Роннебург, после чего повернули на запад, к побережью Рижского залива, поднялись к северу и оттуда двинулись, отягощенные добычей и пленниками, назад, к Феллину – Thor), а сами здоровы вышли…».
Однако и Сигизмунд не был намерен теперь отступать. Демонстрируя свое твердое намерение защищать свои интересы в Ливонии, весной 1561 г. Сигизмунд объявил о мобилизации литовских татарских хоругвей, а затем и посполитого рушения и почтов панов Рады. Правда, как всегда, срок сбора почтов и поветовой милиции все время затягивался – то кормов нет, то шляхта не торопится выполнять королевский наказ (в первых числах июня 1561 г. Сигизмунд в очередной раз с горечью констатировал, что «еще нихто не поспешил ся, яко ж маем ведомост, же многие за сплошеньством и недбалостью своею и до сего часу з домов своих не выехали»). Отдуваться за них пришлось немногочисленным наемникам (хотя, если взять на веру слова М. Стрыйковского, одна только весть о том, что литовский великий гетман Миколай Радзивилл во главе «всей земли Литовской» переправляется через Двину под Зелбургом, неподалеку от Кокенгаузена, вынудила московитов поспешно бежать «до Москвы»).
Миколай Рыжий Радзивилл собственной персоной):
А.Н. Янушкевич полагал в своей работе о Инфлянтской войне, что свидетельства польского хрониста малодостоверны, и для этого есть определенные основания (очень уж был подвержен Стрыйковский магии больших чисел), но вот что любопытно – картина, рисуемая им, в общем совпадает с той, которую дает псковская летописная традиция. Псковский книжник писал, что «того же лета (7069/1561 – Thor), о Ильине дни (20 июля – Thor) шла Литва под Тарбас городок великого князя, и воевали Нового городка (Нойхаузен – Thor) оуезда и Керепетцкого (Кирумпе – Thor) и Юрьевская места». И у Стрыйковского отмечено, что, осадив Тарваст, литовские отряды «плюндровали» владения великого князя московского «аж до Дерпту». Похоже, что, действительно, Булгаков не стал рисковать и ввязываться в лобовое столкновение с войсками Радзивилла и отступил, а литовский гетман, воспользовавшись этим, атаковал замок Тарваст.
Осада Тарваста, согласно сведениям псковской летописи, продолжалась 5 недель (шесть – согласно московским летописям). Руководили ею с литовской стороны пан Ю. Тышкевич и ротмистр Г. Трызна (с которыми было, по явно преувеличенным данным М. Стрыйковского, 5 тыс. литвинов). Первые три недели осады она шла ни шатко ни валко – Тышкевич и Трызна, не имея достаточно людей, ограничивались только обложением замка, поджидая подхода главных сил. И лишь когда под Тарваст явился сам великий гетман, осадные работы активизировались. В вырытый под стены замка подкоп была заложена пороховая мина, которая и была взорвана 31 августа, после чего литвины пошли на штурм (Стрыйковский сообщает такую любопытную деталь – литовская шляхта во главе с полоцким кастеляном Я. Волминьским сошла с коней и в пешем строю, вместе со своими слугами-джурами с копьями наперевес полезла в пролом). Официальная московская летопись сообщала, что штурм был отбит («и как взорвало, и литовские люди взошли на город, и царя и великого князя люди их стены збили». При этом погиб и ротмистр Я. Модржевский – видимо, тот самый, который был в составе польской «президии» в Ревеле незадолго до этого), однако нервы у тарвастских воевод, князей Т. Кропоткина, М. Путятина и сына боярского Г. Трусова сдали, и они согласились на предложение литовских военачальников сдать крепость в обмен на беспрепятственный пропуск гарнизона домой «со всеми их животы». Однако «Троцкии воевода пан Николаи Юрьевичь Радивил и иные королевы паны, целовав крест царя и великого князя людем изменили, отпустили их пограбя».
Руины Тарваста:
Любопытно, но во время осады Тарваста произошел первый случай, когда царевым воеводам было предложено перейти на «ту» сторону, поскольку де «бездушный» московский государь творит «окрутность, несправедливость, неволю» «безо всякого милосердия и права», «в незбожною опалою своею горла ваша (воевод – Thor) берет и братии завжды, коли похочет, может», почему Радзивилk и предлагал Кропоткину выбирать, чего он хочет – «любо волю, або неволю», желает ли он « голову положить за несправедливого окрутного государя положити, або у вечней неволи быти» или «вызволитися» «до государя славного, справедливого, добротью его яко солнце на свете светище», «себе волным чело веком быти».
Взяв Тарваст, Радзивилл оказался в положении хозяина чемодана без ручки. Ротмистр А. Гваньини, участник осады и штурма Тарваста (кстати, он отмечал, что литовцы некоторых московитов взяли в плен, а некоторых перебили), вспоминал позднее, что штурмующие, ворвавшись в замок, вели себя подобно татарам, разорив его дотла и не став восстанавливать разрушенные во время осады укрепления Тарваста. Если же к этому добавить, что посполитое рушение отказывалось воевать, требуя роспуска после падения замка, а польские наемные роты так и не поспели к осаде, то решение гетмана оставить руины Тарваста становится вполне понятным. Узнав о том, что Иван отправляет отбивать Тарваст новую рать под водительством князя В.М. Глинского (на 5 полков 11 воевод и еще 5 воевод со своими людьми из ливонских городов), Радзивилл поспешил отступить, забрав с собой из города все мало-мальски ценное и ввезя из него взятый «наряд». Глинский же, по словам посковского летописца, со своими товарищами «ходили воевать за Вельян, и посылку посылали под Пернов город немецкои, и литовских людеи побили, и поимали под Перновым жолнырев, а Тарбас городок на осени по государеву приказу разорили…».
На этом кампания 1561 г. и закончилась, равно как и закончилась собственно Ливонская война. Осада и штурм Тарваста литовскими войсками под началом гетмана М. Радзивилла, чтобы там ни говорил и писал Сигизмунд, была явным нарушением условий перемирия с Москвой, и, взяв Тарваст, тем самым Сигизмунд де-факто объявил войну Ивану Грозному. Неизбежность войны стала совершенно очевидна после того, как 28 ноября 1561 г. после долгих переговоров было подписано соглашение, известное под названием Pacta Subiectionis. Ниенштедт, подчеркивая его значение, писал, что соглсно условиям этого соглашения «магистр Готгардт Кеттлер будет пожалован от короны польской ленным князем Курляндии и Семигалии, а вся Ливония должна быть передана сословиями польской короне. Город Рига согласился на подданство польской короне, но с условием, чтобы город был освобожден от присяги, принесенной римской империи» и «только по заключении такого договора, началась настоящая война с московитом и шведами (выделено нами – Thor)…». Эта же настоящая война – уже другая история…
Итак, предыдущий пост мы завершили описанием картины, как над ложем умирающего больного человека северо-восточной Европы склонились отнюдь не безутешные соседи по коммуналке, выжидавшие момента, когда же наконец болезный испустит дух с тем, чтобы, вцепившись друг другу в волосья, начать делить наследство. Датский король Фридерик II, пытавшийся ранее воздействовать на Ивана Грозного в деле прекращения войны, решил, что раз уж не получается стать посредником в урегулировании конфликта, то стоит рискнуть и закрепиться в Ливонии, отхватив свой кусок ее территории (а заодно и избавиться от младшего брата Магнуса, коему нужно было по отцовскому завещанию отделить часть голштинских владений датской короны). Сказано – сделано, и вот уже было достигнуто (после долгих переговоров, начатых еще при отце Фридерика) соглашение с епископом Эзеля и Вика Иоганном Монникхузеном о покупке у него епископства, куда и прибыл в апреле 1560 г. Магнус.
Новоявленный владетель Эзеля и Вика попытался проявить инициативу и прибрать к своим рукам еще и Ревель, тем более что тамошний епископ, Мориц Врангель, последовал примеру своего эзельского коллеги и передал Магнусу свое епископство. Правда, с Ревелем у Магнуса ничего не получилось. Борьба «датской» и «шведской» партий в Ревеле завершилась победой последней, и в итоге в Ревеле и на северо-западе Ливонии утвердилась власть молодого шведского короля Эрика XIV.
Шведы увели Ревель из-под носа не только у Магнуса (и стоявшего у него за спиной августейшего брата), но и у Сигизмунда II. Последний, используя Кеттлера, попытался было взять Ревель под свой контроль. В конце 1560 г. в город прибыли ротмистры Талипский и Модржевский с 300 драбами, однако, как писал позднее Рюссов, «после того как эти поляки несколько времени пробыли в Ревеле и не могли ужиться с немецкими ландскнехтами, один из советников ласково отблагодарил их и с подарками и почестями отправил в Польшу». Один только Каспар фон Ольденбокум, засевший с немногими верными людьми в ревельском замке, отказался признать власть шведов и 6 недель «бился добре жестоко», пока голод не вынудил его сдаться на Иванов день (24 июня) 1561 г.
Сигизмунд не стали сразу идти на конфликт с Эриком, поскольку в это время был озабочен проблемами в отношениях с московитом и расширением своей сферы влияния на юге Ливонии. Если его план весной-летом 1560 г. заключался, как мы отмечали выше, в том, чтобы дать московитам как следует поколотить Кеттлера и Вильгельма (архиепископа рижского) и сделать их более сговорчивыми и уступчивыми к требованиям польского короля, то его замысел вполне удался. И снова процитируем Рюссова: «В то время, когда Ливония пришла в жалкое состояние, так что многие земли, замки и города были раззорены, все запасы земли истощены, число служивых и сановников крайне умалилось и совет остался теперь только у одного магистра, и он был слишком слаб чтобы противиться такому сильному неприятелю, которому так благоприятствовало счастие в победах, то магистр счел самым лучшим передаться вместе с остальными землями и городами под защиту польской короны для того, чтобы московиту ничего не досталось».
И в самом деле, альтернативы у Кеттлера не оставалось. Фюрстенберг, глава «староливонской» «партии», выступавший за сохранение независимой конфедерации, был в плену у Ивана Грозного, единокровная ливонской элите Германия, что император Фердинанд, что Ганза, на словах была готова оказать всяческую помощь страдающей под гнетом Erbfeind gantzer Christenheit Ливонии, а как только дело доходило до выполнения обещаний, вся решимость куда-то испарялась. И что оставалось делать рижскому архиепископу и магистру, давно заслуживших славу польских симпатизантов? И выходит, что после эрмесской катастрофы и падения Феллина судьба Ливонии (той ее части, что еще признавала власть Кеттлера и Вильгельма) была фактически предрешена.
Император Фердинанд I:
Правда, процесс поглощения остатков орденских и архиепископских владений носил не единовременный характер. Сигизмунд не торопился, зная, что его добыча от него не уйдет, но и вступать в конфликт с порывистым и горячим московским государем прежде времени он также не стремился. Поэтому на первых порах, пока еще Вейссенштайн был в осаде, Сигизмунд договорился с Кеттлером о передаче ему еще нескольких замков – Кокенгаузена, Роннебурга, Вендена, Вольмара, Трикатена, Гельмеда, Эрмеса и Каркуса. Еще до конца года в них были введены литовские наемные роты – всего же в оккупированной войсками Сигизмунда части Ливонии к началу 1561 г. находилось одних только пеших рот 11 со списочным составом 1750 драбов. А весной следующего года общее число наемных рот «ограниченного контингента» литовских войск в «Ифлянской земле» увеличилось до 29 рот (11 конных и 18 пеших, более 3 тыс. чел. списочного состава).
Ползучая оккупация Ливонии литовскими войсками не осталась незамеченной в Москве, и очень скоро она стала причиной ускоренного роста напряженности в отношениях между Иваном и Сигизмундом. В начале 1561 г. в Москву прибыл посол от Сигизмунда II Я. Шимкович со товарищи. Он передал русским дипломатам послание своего государя. Излагая условия, на которых он, Сигизмунд, был готов пойти навстречу пожеланиям московита, посол от имени короля передал буквально следующее: «И ты бы брат наш (Иван – Thor) все тое, што межи нас нелюбовь множит, на сторону отложил, а о том помыслил, як бы межи панствы успокоенью статися, звлаща в земли Ифлянской, которой нам не годно переставать обороны чинить (выделено нами – Thor)…». Позиция Москвы в ливонском вопросе оставалась прежней – «государь наш взял свое, а не чужое; от начала та земля данная государей наших», и «нечто похотят перемирья прибавити без Ливонские земли, ино с ним (с Сигизмундом – Thor) о перемирье делати; а учнут в перемирье делати и о Ливонской земле, ино с ним перемирья не делати, а отпустити их (литовских послов – Thor) без перемирья» по той причине, что если «Ливонская земля ныне написати в перемирье, ино и вперед Ливонская земля с королем будет в споре». И, поскольку король явно не был намерен отступаться от своих претензий на чужое, то московские дипломаты откровенно заявили о готовности своего государя «промышляти бы ныне безпрестанно над теми ливонскими городы, в которых городах литовские люди…». Одним словом, если Сигизмунд «похочет за Ливонскую землю стояти», тогда и Иван, в свою очередь, «за нее стоить, как хочет…».
Трактовать эти слова можно было лишь одним образом – как неприкрытую угрозу войны, если Великое княжество Литовское не прекратит вмешиваться в ливонские дела. И слова у Ивана с делом не расходились. В разрядной книге по поводу посольства Я. Шимковича было отмечено, что «царь и великий князь перемирья с ними (литовцами – Thor) утвержать не велел от лета 7070-го году, от благовещеньева дни (25 марта 1562 г. – Thor)…», после чего 20 апреля 1561 г. Иван воевод своих отправил в Псков, а оттуда в Юрьев «воевати ливонские земли для того, что король вступаетца за ливонские земли и людей своих в ыные городки ливонские прислал». «Большим» воеводой 5-полковой рати был назначен князь П.А. Булгаков, его «лейтенантом» (2-м воеводой Большого полка) – опытный воевода И.В. Меньшой Шереметев (хотя, надо сказать, сама по себе рать была невелика – всего лишь 10 воевод и еще один воевода, И.М. Карамышев из Острова; и были то не первостатейные воеводы. И хорошо, если под началом князя Булгакова «ходило» порядка 5 тыс. «сабель» и «пищалей», а скорее всего, было и того меньше. Однако это не помешало М. Стрыйковского исчислить московитское полчища аж в 108 тыс. чел.!).
К середине июня ратники Булгакова завершили свои сборы и, согласно псковской летописи, «о рожестве Ивана Предтечи» (24 июня) выступили в поход и «воевали Немецкие земли начен от Ровного (Роннебурга – Thor) до моря срединою (надо полагать, что полки Булгакова прокатились по территориям, прилегающим к занятым литовцами замкам Венден, Вольмар, Трикатен и Роннебург, после чего повернули на запад, к побережью Рижского залива, поднялись к северу и оттуда двинулись, отягощенные добычей и пленниками, назад, к Феллину – Thor), а сами здоровы вышли…».
Однако и Сигизмунд не был намерен теперь отступать. Демонстрируя свое твердое намерение защищать свои интересы в Ливонии, весной 1561 г. Сигизмунд объявил о мобилизации литовских татарских хоругвей, а затем и посполитого рушения и почтов панов Рады. Правда, как всегда, срок сбора почтов и поветовой милиции все время затягивался – то кормов нет, то шляхта не торопится выполнять королевский наказ (в первых числах июня 1561 г. Сигизмунд в очередной раз с горечью констатировал, что «еще нихто не поспешил ся, яко ж маем ведомост, же многие за сплошеньством и недбалостью своею и до сего часу з домов своих не выехали»). Отдуваться за них пришлось немногочисленным наемникам (хотя, если взять на веру слова М. Стрыйковского, одна только весть о том, что литовский великий гетман Миколай Радзивилл во главе «всей земли Литовской» переправляется через Двину под Зелбургом, неподалеку от Кокенгаузена, вынудила московитов поспешно бежать «до Москвы»).
Миколай Рыжий Радзивилл собственной персоной):
А.Н. Янушкевич полагал в своей работе о Инфлянтской войне, что свидетельства польского хрониста малодостоверны, и для этого есть определенные основания (очень уж был подвержен Стрыйковский магии больших чисел), но вот что любопытно – картина, рисуемая им, в общем совпадает с той, которую дает псковская летописная традиция. Псковский книжник писал, что «того же лета (7069/1561 – Thor), о Ильине дни (20 июля – Thor) шла Литва под Тарбас городок великого князя, и воевали Нового городка (Нойхаузен – Thor) оуезда и Керепетцкого (Кирумпе – Thor) и Юрьевская места». И у Стрыйковского отмечено, что, осадив Тарваст, литовские отряды «плюндровали» владения великого князя московского «аж до Дерпту». Похоже, что, действительно, Булгаков не стал рисковать и ввязываться в лобовое столкновение с войсками Радзивилла и отступил, а литовский гетман, воспользовавшись этим, атаковал замок Тарваст.
Осада Тарваста, согласно сведениям псковской летописи, продолжалась 5 недель (шесть – согласно московским летописям). Руководили ею с литовской стороны пан Ю. Тышкевич и ротмистр Г. Трызна (с которыми было, по явно преувеличенным данным М. Стрыйковского, 5 тыс. литвинов). Первые три недели осады она шла ни шатко ни валко – Тышкевич и Трызна, не имея достаточно людей, ограничивались только обложением замка, поджидая подхода главных сил. И лишь когда под Тарваст явился сам великий гетман, осадные работы активизировались. В вырытый под стены замка подкоп была заложена пороховая мина, которая и была взорвана 31 августа, после чего литвины пошли на штурм (Стрыйковский сообщает такую любопытную деталь – литовская шляхта во главе с полоцким кастеляном Я. Волминьским сошла с коней и в пешем строю, вместе со своими слугами-джурами с копьями наперевес полезла в пролом). Официальная московская летопись сообщала, что штурм был отбит («и как взорвало, и литовские люди взошли на город, и царя и великого князя люди их стены збили». При этом погиб и ротмистр Я. Модржевский – видимо, тот самый, который был в составе польской «президии» в Ревеле незадолго до этого), однако нервы у тарвастских воевод, князей Т. Кропоткина, М. Путятина и сына боярского Г. Трусова сдали, и они согласились на предложение литовских военачальников сдать крепость в обмен на беспрепятственный пропуск гарнизона домой «со всеми их животы». Однако «Троцкии воевода пан Николаи Юрьевичь Радивил и иные королевы паны, целовав крест царя и великого князя людем изменили, отпустили их пограбя».
Руины Тарваста:
Любопытно, но во время осады Тарваста произошел первый случай, когда царевым воеводам было предложено перейти на «ту» сторону, поскольку де «бездушный» московский государь творит «окрутность, несправедливость, неволю» «безо всякого милосердия и права», «в незбожною опалою своею горла ваша (воевод – Thor) берет и братии завжды, коли похочет, может», почему Радзивилk и предлагал Кропоткину выбирать, чего он хочет – «любо волю, або неволю», желает ли он « голову положить за несправедливого окрутного государя положити, або у вечней неволи быти» или «вызволитися» «до государя славного, справедливого, добротью его яко солнце на свете светище», «себе волным чело веком быти».
Взяв Тарваст, Радзивилл оказался в положении хозяина чемодана без ручки. Ротмистр А. Гваньини, участник осады и штурма Тарваста (кстати, он отмечал, что литовцы некоторых московитов взяли в плен, а некоторых перебили), вспоминал позднее, что штурмующие, ворвавшись в замок, вели себя подобно татарам, разорив его дотла и не став восстанавливать разрушенные во время осады укрепления Тарваста. Если же к этому добавить, что посполитое рушение отказывалось воевать, требуя роспуска после падения замка, а польские наемные роты так и не поспели к осаде, то решение гетмана оставить руины Тарваста становится вполне понятным. Узнав о том, что Иван отправляет отбивать Тарваст новую рать под водительством князя В.М. Глинского (на 5 полков 11 воевод и еще 5 воевод со своими людьми из ливонских городов), Радзивилл поспешил отступить, забрав с собой из города все мало-мальски ценное и ввезя из него взятый «наряд». Глинский же, по словам посковского летописца, со своими товарищами «ходили воевать за Вельян, и посылку посылали под Пернов город немецкои, и литовских людеи побили, и поимали под Перновым жолнырев, а Тарбас городок на осени по государеву приказу разорили…».
На этом кампания 1561 г. и закончилась, равно как и закончилась собственно Ливонская война. Осада и штурм Тарваста литовскими войсками под началом гетмана М. Радзивилла, чтобы там ни говорил и писал Сигизмунд, была явным нарушением условий перемирия с Москвой, и, взяв Тарваст, тем самым Сигизмунд де-факто объявил войну Ивану Грозному. Неизбежность войны стала совершенно очевидна после того, как 28 ноября 1561 г. после долгих переговоров было подписано соглашение, известное под названием Pacta Subiectionis. Ниенштедт, подчеркивая его значение, писал, что соглсно условиям этого соглашения «магистр Готгардт Кеттлер будет пожалован от короны польской ленным князем Курляндии и Семигалии, а вся Ливония должна быть передана сословиями польской короне. Город Рига согласился на подданство польской короне, но с условием, чтобы город был освобожден от присяги, принесенной римской империи» и «только по заключении такого договора, началась настоящая война с московитом и шведами (выделено нами – Thor)…». Эта же настоящая война – уже другая история…
