![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
scharapow_wОригинал взят у ![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
civil_disput в Отказ от социализма в контексте всей психоистории России
Научное знание отличается от эмоционального впечатления тем, что приводит впечатление к мере. Если можно точно измерить землю «от края до края» или математически оценить «невероятную» энергию урагана, почему нельзя измерить историю? Все, что для этого требуется, это подходящий набор инструментов.
Психоистория понимает исторический процесс как волновую последовательность включения и выключения 8 различных программ мышления. В норме сначала включается логика, затем – сенсорика, этика, интуиция: внимание мыслящей сетевой структуры аттрактора смещается по шкале от рационального знания к эмоциональной стороне мышления. А затем все повторяется, но с другим знаком: интерес к внешнему миру сменяется интересом к внутреннему миру. Одна волна сменяет другую. Сетевая структура все время переключается между 8 программами и 2 волнами с разными знаками – и так на протяжении всей известной истории.
Вы можете узнать, какая из программ сейчас работает, и предсказать, какая включится завтра. 8 программ и 2 волны – это и есть основной инструментарий абстрактной психоистории, благодаря которому вы можете измерить конкретную историю России.
В истории России я назову еще два важных эпизода, чтобы сказать, чем похожи эти эпизоды на отказ от социализма с точки зрения работы российского мыслящего аттрактора.
Судебник 1550 года и опричнина
Первым государственным шагом молодого царя Ивана Васильевича был созыв в 1549 году Земского Собора примирения, который в течение нескольких лет работы обсуждал и принял т.н. «Судебник», вводивший в России демократическую систему управления по закону.
Важно, что этот закон был решением широких слоев общества, и, разумеется, важно содержание самого основного закона. Вместо системы «кормлений» княжеских и боярских родов, обеспечившей при предшественниках Ивана IV сравнительно мирную централизацию Северо-Восточной Руси под властью Москвы, но оставившую власть и деньги в руках прежней олигархии, вводилось широкое самоуправление. Органами власти на местах становились земские старосты и судьи, избиравшиеся сельскими или городскими общинами, а также губные старосты, избиравшиеся детьми боярскими, игравшие роль, своего рода, местной полиции и военкоматов.
Княже-боярские кормления и наместничества были отменены, а их налоговые и военные функции были переданы в руки средних слоев общества.
Например, будучи торговым человеком или черным крестьянином, вы теперь избирали представителя из вашей среды и напрямую договаривались с царем о размере налогов, других повинностях, поддержании порядка там, где вы живете, вашем участии в снабжении армии и т.д. «Судебник» 1550 года, в частности, требовал точной записи всех таких «докончаний» в двух или более экземплярах, по числу сторон – в государственных «избах» (позже – приказах) и у выборных представителей народа.
Невероятно простая, логичная и демократичная система власти – для того времени, да, пожалуй, и в современном мире мы не найдем ничего более близкого по сути идее власти всех ради всех. Значительная часть населения России благодаря «Судебнику» 1550 г. стала властью вместо прежних боярских и княжеских родов. «Судебник» не копировал уже известные европейские, византийские или русские практики управления. Это был продукт логики, результат творческого умозрения царя и его окружения.
Вот только эта система не работала. Народ не захотел честно выполнять свои обязанности перед государством, а верхи не стерпели утраты доходов и организовали заговор против царя.
Выгоды новой системы были очевидны – но как знание, так сказать, «теоретически». А впечатление от возможности не платить налог (если можно было не платить – бояр то отменили) было не на стороне царя и логики.
Под влиянием государственной необходимости демократия была в итоге заменена опричниной, в основе которой лежал не свободный выбор разумного гражданина, а подчинение приказу. Угнетение разума, но отрада для чувств, привыкших ориентироваться на тех, кто сильнее.
С психоисторической точки зрения это означало, что логическое начало русского аттрактора уступило силам сенсорики. Впечатления взяли верх над знанием. На стороне знания выступали немногие, царь и византийская партия, а на стороне впечатления – многие, вся остальная Россия.
Еще один эпизод такого рода связан с реформами Алексея Михайловича, завершившимися реформами Петра I. Это более сложный и более длительный эпизод русской истории, но и в нем можно без труда разглядеть борьбу двух начал аттрактора: логики и сенсорики.
Соборное уложение 1649 года и новая опричнина
Ровно через сто лет после Собора примирения, история дала России еще одну попытку встать на сторону логики и знания, либо вновь погрузиться в иррациональную стихию впечатлений силы.
Первая половина XVII в., вернее, 1613—1640-е гг., были временем постепенного усиления власти новой русской династии. Одновременно это было время наивысшего расцвета Земских соборов, время наиболее тесного взаимодействия власти и средних слоев общества, когда-либо имевшего место в русской истории.
Поскольку историки-традиционалисты в большинстве своем забыли о том, что логика земства была придумана Иваном Грозным и закреплена в Судебнике 1550 года, которой продолжал оставаться сводом законов России и при Романовых, исследователи чаще всего рассматривают расцвет земства в качестве нового и необъяснимого явления.
В действительности, это был закономерный возврат к логическому началу аттрактора на фоне прекращения сенсорно-этического соперничества времен Смуты.
Земские соборы опирались на ясно оформившееся в завершающий период Смуты представление о «всей земле», олицетворяемой ее выборными представителями. Это новое впечатление сенсорно-этической части аттрактора прекрасно дополнило логику, заложенную Иваном Грозным в земскую систему много раньше, но которая прежде не была доступна средним слоям в переводе на язык их психики. На областном уровне олицетворением земского начала были городовые советы в составе духовенства, дворянства, посадских людей, а иногда и крестьян (черных и дворцовых, т.е. царских). Они сыграли важную роль в организации и деятельности двух ополчений, завершивших Смуту восстановлением русской государственности. Сама эта формула, в которой вопросы обустройства «земли», внимание к ее нуждам и запросам были поставлены на один уровень с интересами власти, родилась в результате резко возросшей политической активности уездного дворянства, служилых людей и посадского населения. Всякое «великое государево и земское дело» делалось тогда «по указу великого государя и по всея земли приговору». При этом государев указ прямо опирался на земский приговор, а земский приговор получал силу только по государеву указу.
В историографии существуют различные оценки роли и характера Земских соборов. Некоторые историки, сопоставляя Земские соборы с французскими Генеральными штатами и английским парламентом, а также с сословно-представительными органами в других странах Европы (Испании, Швеции), находили между ними много близких черт. Напротив, В. О. Ключевский оценивал Земские соборы как особый институт народного представительства, отличный от западных представительных собраний.
Русская действительность, несомненно, была, да и остается, сложнее попыток привязать ее к западным схемам. Земские соборы были представительными органами, но не были органами сословными. В соборных актах и утвержденных грамотах обычно перечислялись не сословные группы, а «чины», сложившиеся к началу XVII в. В их числе бояре, окольничие, думные дворяне и думные дьяки, стольники, стряпчие, жильцы, дворяне и дети боярские из городов, гости и торговые люди гостиной и суконной сотен, сотские, старосты и тяглые люди черных сотен и слобод, казаки и стрельцы. Вместе с высшим духовенством они представляли Освященный собор, Боярскую думу и голос Земли. Такой состав имели соборы 1613–1615, 1618, 1621, 1632, 1634, 1639, 1642, 1648–1649 и 1653 гг.
Получается, что участники соборов имели о себе впечатление как о членах одной организации, имеющей единое командование, но занимающих в ней разные должности, имеющих разный доход от коллективных форм деятельности, и различающихся по отраслевой принадлежности. Это был съезд «чинов»: генералов, полковников, майоров, принадлежавших к различным отраслям военной, либо гражданской службы.
Если западный парламент был съездом представителей автономных общин или социальных групп, и независимых друг от друга профессиональных занятий, то земский съезд был скорее похож на конференцию партийно-хозяйственного актива.
Земские соборы имели для их участников смысл лишь постольку, поскольку вопросы распределения полномочий, зон ответственности или вознаграждений в начале правления Романовых не были еще решены: сложная организация общероссийского управления находилась в процессе становления.
В обществе XVII существовали различные точки зрения относительно дальнейшей эволюции общественной системы России.
В 1634 г. правительство отвергло предложенный стряпчим (то есть профессиональным юристом) И. Бутурлиным проект превращения нерегулярно созываемых Земских соборов в постоянно действующий орган. Согласно проекту он не только обсуждал бы предлагаемые правительством вопросы, но и обладал правом ставить перед последним свои собственные предложения. Осуществление этого проекта явилось бы шагом на пути превращения Земского собора в парламентарный орган. Вместо этого Земский собор 1649 года принял Уложение (Соборное уложение Алексея Михайловича), расставившее все точки над i в командно-административной системе. Этим актом Земский собор окончательно заменил себя приказной системой, после чего коллегиальное правление монархии и представителей «чинов» превратилось в классическую бюрократию, где рудиментов прежнего соправления оставалась лишь Боярская дума.
Одновременно новый основной закон свел положение главного производительного класса крестьян к фактически рабскому состоянию.
Не получила общественной поддержки и родившаяся в то же время в кругах, близких к патриарху Никону, идея «Москва — Новый Иерусалим», в которой духовная власть приобретала автономию от светской и возвышалась до соправления с монархией и земством. Рядом с Москвой по замыслу Никона создается новый центр святости, наделенный вселенским смыслом. Вся символика и архитектура Новоиерусалимского монастыря была пронизана идеей Вселенской церкви во главе с русским патриархом. Кроме копирования Иерусалимского храма Гроба Господня, алтарь в этом соборе имел пять приделов с пятью престолами для всех православных патриархов. Один из престолов Никон предназначил для себя — первого из вселенских патриархов.
Если уже упомянутое нами земское соправление могло теоретически привести к появлению в России парламента, то соправление с Никоном открывало путь к созданию, своего рода, православного Ватикана.
В совокупности эти тенденции потенциально могли дать России ее знающий класс – профессиональных политиков, юристов и схоластов, а затем и науку, как это произошло в Европе, где наука стала «квазирелигией», автономной от светской власти, сменив в этой роли прежнюю религию.
Однако знание, будь то в форме права или религиозной идеи, вновь было отвергнуто русским аттрактором в пользу сенсорного чувствования, ради стремления занять место в большой иерархии.
Этот выбор был закреплен петровской системой, переместившей центр власти из приказа на плац. Править страной стала гвардия, что после ухода великого реформатора вылилось в череду гвардейских переворотов.
Начиная с петровской эпохи, крепостной гнет в России заметно усилился, компенсируя возросшие потребности «европеизированных» верхов. Это была европеизации колониального типа, все более расходившаяся с культурной и социальной революцией в самой Европе, где в то же самое время возобладала тенденция к большей свободе и более комфортным условиям существования большинства населения.
Платье европейского покроя не приблизило Россию к Европе, но еще более отдалило ее от Европы, затруднив и надолго (до 1930-х гг.) отложив проведение аграрной революции и создание знающего городского класса.
Не имея достаточного городского населения и достаточных для его снабжения продовольственных ресурсов, правительство Петра I решало задачи точечной индустриализации в интересах армии и флота теми же варварскими методами, которыми европейцы пользовались в своих колониях: за счет рабского труда.
Если бы промышленная продукция экономила труд в сельском хозяйстве, как это вскоре произойдет в Англии, тогда Россия могла бы, совершив аграрную революцию, получить через короткое время рынок труда для промышленности. Однако петровская модернизация преследовала целью создание средств разрушения, а не созидания.
Условиями формально частного предпринимательства в России со стороны труда оказалась крепостническая система, а со стороны капитала – государственный бюджет. Русские промышленники рождались не на рынке или в лаборатории, а в стенах коллегий, где распределялись государственные заказы.
Появление промышленных производств не привело к появлению в России промышленного капитализма, отличного от прежней чиновной корпорации, какой ее создало Соборное Уложение 1649 года.
Вновь жертва логикой ради впечатления причастности к власти большой корпорации привела к отказу социализма, понимаемого классической марксистской теорией и в качестве управления по науке, и в качестве власти всех в интересах всех.
Исследователям советской истории, несомненно, известно, что сутью хрущевского переворота стал аналогичный выбор: смещение с властных позиций представителей еще неокрепшей сталинской технократии (логики, министерства) и захват власти партийными бюрократами (сенсорики, парткомы), выступавшими в союзе с т.н. «птенцами оттепели» (этики, придворные поэты). А ростки советской демократии были уничтожены еще раньше технократами и Сталиным.
Это очень похоже на то, как развивались события при Алексее Михайловиче, тогда как нынешнее всевластие спецслужб должно напомнить о петровской системе: каждому генералу по заводу.
Вопрос об отказе от социализма, таким образом, помещен нами в общий психоисторический контекст. Чтобы объяснить причины крушения СССР, и чтобы предсказать наше будущее, следует задуматься над более длительными процессами русской психоистории.
Такая задача ставится перед курсом психоистории России после Петра I и до настоящего времени: эти лекции ожидают участников семинара впереди и, как я надеюсь, нам удастся раскрыть тайны мыслящего российского аттрактора.
С текущим вариантом программы можно познакомиться по ссылкам:
1 часть. Предмет психоистории и классическая философия греков
2 часть. Мысль Рима и классическая христианская эпоха
3 часть. Развитие мысли Запада в Новое и Новейшее время
4 часть. Основы понимания истории России
Участие в семинаре стоит 3 тыс. рублей в месяц. Это четыре занятия, включая тексты лекций. Чтобы записаться, пришлите мне личное сообщение.
Клуб любителей психоистории в Фейсбук:
https://www.facebook.com/groups/999357773416557/
civil_disput в Отказ от социализма в контексте всей психоистории РоссииНаучное знание отличается от эмоционального впечатления тем, что приводит впечатление к мере. Если можно точно измерить землю «от края до края» или математически оценить «невероятную» энергию урагана, почему нельзя измерить историю? Все, что для этого требуется, это подходящий набор инструментов.
Психоистория понимает исторический процесс как волновую последовательность включения и выключения 8 различных программ мышления. В норме сначала включается логика, затем – сенсорика, этика, интуиция: внимание мыслящей сетевой структуры аттрактора смещается по шкале от рационального знания к эмоциональной стороне мышления. А затем все повторяется, но с другим знаком: интерес к внешнему миру сменяется интересом к внутреннему миру. Одна волна сменяет другую. Сетевая структура все время переключается между 8 программами и 2 волнами с разными знаками – и так на протяжении всей известной истории.
Вы можете узнать, какая из программ сейчас работает, и предсказать, какая включится завтра. 8 программ и 2 волны – это и есть основной инструментарий абстрактной психоистории, благодаря которому вы можете измерить конкретную историю России.
В истории России я назову еще два важных эпизода, чтобы сказать, чем похожи эти эпизоды на отказ от социализма с точки зрения работы российского мыслящего аттрактора.
Судебник 1550 года и опричнина
Первым государственным шагом молодого царя Ивана Васильевича был созыв в 1549 году Земского Собора примирения, который в течение нескольких лет работы обсуждал и принял т.н. «Судебник», вводивший в России демократическую систему управления по закону.
Важно, что этот закон был решением широких слоев общества, и, разумеется, важно содержание самого основного закона. Вместо системы «кормлений» княжеских и боярских родов, обеспечившей при предшественниках Ивана IV сравнительно мирную централизацию Северо-Восточной Руси под властью Москвы, но оставившую власть и деньги в руках прежней олигархии, вводилось широкое самоуправление. Органами власти на местах становились земские старосты и судьи, избиравшиеся сельскими или городскими общинами, а также губные старосты, избиравшиеся детьми боярскими, игравшие роль, своего рода, местной полиции и военкоматов.
Княже-боярские кормления и наместничества были отменены, а их налоговые и военные функции были переданы в руки средних слоев общества.
Например, будучи торговым человеком или черным крестьянином, вы теперь избирали представителя из вашей среды и напрямую договаривались с царем о размере налогов, других повинностях, поддержании порядка там, где вы живете, вашем участии в снабжении армии и т.д. «Судебник» 1550 года, в частности, требовал точной записи всех таких «докончаний» в двух или более экземплярах, по числу сторон – в государственных «избах» (позже – приказах) и у выборных представителей народа.
Невероятно простая, логичная и демократичная система власти – для того времени, да, пожалуй, и в современном мире мы не найдем ничего более близкого по сути идее власти всех ради всех. Значительная часть населения России благодаря «Судебнику» 1550 г. стала властью вместо прежних боярских и княжеских родов. «Судебник» не копировал уже известные европейские, византийские или русские практики управления. Это был продукт логики, результат творческого умозрения царя и его окружения.
Вот только эта система не работала. Народ не захотел честно выполнять свои обязанности перед государством, а верхи не стерпели утраты доходов и организовали заговор против царя.
Выгоды новой системы были очевидны – но как знание, так сказать, «теоретически». А впечатление от возможности не платить налог (если можно было не платить – бояр то отменили) было не на стороне царя и логики.
Под влиянием государственной необходимости демократия была в итоге заменена опричниной, в основе которой лежал не свободный выбор разумного гражданина, а подчинение приказу. Угнетение разума, но отрада для чувств, привыкших ориентироваться на тех, кто сильнее.
С психоисторической точки зрения это означало, что логическое начало русского аттрактора уступило силам сенсорики. Впечатления взяли верх над знанием. На стороне знания выступали немногие, царь и византийская партия, а на стороне впечатления – многие, вся остальная Россия.
Еще один эпизод такого рода связан с реформами Алексея Михайловича, завершившимися реформами Петра I. Это более сложный и более длительный эпизод русской истории, но и в нем можно без труда разглядеть борьбу двух начал аттрактора: логики и сенсорики.
Соборное уложение 1649 года и новая опричнина
Ровно через сто лет после Собора примирения, история дала России еще одну попытку встать на сторону логики и знания, либо вновь погрузиться в иррациональную стихию впечатлений силы.
Первая половина XVII в., вернее, 1613—1640-е гг., были временем постепенного усиления власти новой русской династии. Одновременно это было время наивысшего расцвета Земских соборов, время наиболее тесного взаимодействия власти и средних слоев общества, когда-либо имевшего место в русской истории.
Поскольку историки-традиционалисты в большинстве своем забыли о том, что логика земства была придумана Иваном Грозным и закреплена в Судебнике 1550 года, которой продолжал оставаться сводом законов России и при Романовых, исследователи чаще всего рассматривают расцвет земства в качестве нового и необъяснимого явления.
В действительности, это был закономерный возврат к логическому началу аттрактора на фоне прекращения сенсорно-этического соперничества времен Смуты.
Земские соборы опирались на ясно оформившееся в завершающий период Смуты представление о «всей земле», олицетворяемой ее выборными представителями. Это новое впечатление сенсорно-этической части аттрактора прекрасно дополнило логику, заложенную Иваном Грозным в земскую систему много раньше, но которая прежде не была доступна средним слоям в переводе на язык их психики. На областном уровне олицетворением земского начала были городовые советы в составе духовенства, дворянства, посадских людей, а иногда и крестьян (черных и дворцовых, т.е. царских). Они сыграли важную роль в организации и деятельности двух ополчений, завершивших Смуту восстановлением русской государственности. Сама эта формула, в которой вопросы обустройства «земли», внимание к ее нуждам и запросам были поставлены на один уровень с интересами власти, родилась в результате резко возросшей политической активности уездного дворянства, служилых людей и посадского населения. Всякое «великое государево и земское дело» делалось тогда «по указу великого государя и по всея земли приговору». При этом государев указ прямо опирался на земский приговор, а земский приговор получал силу только по государеву указу.
В историографии существуют различные оценки роли и характера Земских соборов. Некоторые историки, сопоставляя Земские соборы с французскими Генеральными штатами и английским парламентом, а также с сословно-представительными органами в других странах Европы (Испании, Швеции), находили между ними много близких черт. Напротив, В. О. Ключевский оценивал Земские соборы как особый институт народного представительства, отличный от западных представительных собраний.
Русская действительность, несомненно, была, да и остается, сложнее попыток привязать ее к западным схемам. Земские соборы были представительными органами, но не были органами сословными. В соборных актах и утвержденных грамотах обычно перечислялись не сословные группы, а «чины», сложившиеся к началу XVII в. В их числе бояре, окольничие, думные дворяне и думные дьяки, стольники, стряпчие, жильцы, дворяне и дети боярские из городов, гости и торговые люди гостиной и суконной сотен, сотские, старосты и тяглые люди черных сотен и слобод, казаки и стрельцы. Вместе с высшим духовенством они представляли Освященный собор, Боярскую думу и голос Земли. Такой состав имели соборы 1613–1615, 1618, 1621, 1632, 1634, 1639, 1642, 1648–1649 и 1653 гг.
Получается, что участники соборов имели о себе впечатление как о членах одной организации, имеющей единое командование, но занимающих в ней разные должности, имеющих разный доход от коллективных форм деятельности, и различающихся по отраслевой принадлежности. Это был съезд «чинов»: генералов, полковников, майоров, принадлежавших к различным отраслям военной, либо гражданской службы.
Если западный парламент был съездом представителей автономных общин или социальных групп, и независимых друг от друга профессиональных занятий, то земский съезд был скорее похож на конференцию партийно-хозяйственного актива.
Земские соборы имели для их участников смысл лишь постольку, поскольку вопросы распределения полномочий, зон ответственности или вознаграждений в начале правления Романовых не были еще решены: сложная организация общероссийского управления находилась в процессе становления.
В обществе XVII существовали различные точки зрения относительно дальнейшей эволюции общественной системы России.
В 1634 г. правительство отвергло предложенный стряпчим (то есть профессиональным юристом) И. Бутурлиным проект превращения нерегулярно созываемых Земских соборов в постоянно действующий орган. Согласно проекту он не только обсуждал бы предлагаемые правительством вопросы, но и обладал правом ставить перед последним свои собственные предложения. Осуществление этого проекта явилось бы шагом на пути превращения Земского собора в парламентарный орган. Вместо этого Земский собор 1649 года принял Уложение (Соборное уложение Алексея Михайловича), расставившее все точки над i в командно-административной системе. Этим актом Земский собор окончательно заменил себя приказной системой, после чего коллегиальное правление монархии и представителей «чинов» превратилось в классическую бюрократию, где рудиментов прежнего соправления оставалась лишь Боярская дума.
Одновременно новый основной закон свел положение главного производительного класса крестьян к фактически рабскому состоянию.
Не получила общественной поддержки и родившаяся в то же время в кругах, близких к патриарху Никону, идея «Москва — Новый Иерусалим», в которой духовная власть приобретала автономию от светской и возвышалась до соправления с монархией и земством. Рядом с Москвой по замыслу Никона создается новый центр святости, наделенный вселенским смыслом. Вся символика и архитектура Новоиерусалимского монастыря была пронизана идеей Вселенской церкви во главе с русским патриархом. Кроме копирования Иерусалимского храма Гроба Господня, алтарь в этом соборе имел пять приделов с пятью престолами для всех православных патриархов. Один из престолов Никон предназначил для себя — первого из вселенских патриархов.
Если уже упомянутое нами земское соправление могло теоретически привести к появлению в России парламента, то соправление с Никоном открывало путь к созданию, своего рода, православного Ватикана.
В совокупности эти тенденции потенциально могли дать России ее знающий класс – профессиональных политиков, юристов и схоластов, а затем и науку, как это произошло в Европе, где наука стала «квазирелигией», автономной от светской власти, сменив в этой роли прежнюю религию.
Однако знание, будь то в форме права или религиозной идеи, вновь было отвергнуто русским аттрактором в пользу сенсорного чувствования, ради стремления занять место в большой иерархии.
Этот выбор был закреплен петровской системой, переместившей центр власти из приказа на плац. Править страной стала гвардия, что после ухода великого реформатора вылилось в череду гвардейских переворотов.
Начиная с петровской эпохи, крепостной гнет в России заметно усилился, компенсируя возросшие потребности «европеизированных» верхов. Это была европеизации колониального типа, все более расходившаяся с культурной и социальной революцией в самой Европе, где в то же самое время возобладала тенденция к большей свободе и более комфортным условиям существования большинства населения.
Платье европейского покроя не приблизило Россию к Европе, но еще более отдалило ее от Европы, затруднив и надолго (до 1930-х гг.) отложив проведение аграрной революции и создание знающего городского класса.
Не имея достаточного городского населения и достаточных для его снабжения продовольственных ресурсов, правительство Петра I решало задачи точечной индустриализации в интересах армии и флота теми же варварскими методами, которыми европейцы пользовались в своих колониях: за счет рабского труда.
Если бы промышленная продукция экономила труд в сельском хозяйстве, как это вскоре произойдет в Англии, тогда Россия могла бы, совершив аграрную революцию, получить через короткое время рынок труда для промышленности. Однако петровская модернизация преследовала целью создание средств разрушения, а не созидания.
Условиями формально частного предпринимательства в России со стороны труда оказалась крепостническая система, а со стороны капитала – государственный бюджет. Русские промышленники рождались не на рынке или в лаборатории, а в стенах коллегий, где распределялись государственные заказы.
Появление промышленных производств не привело к появлению в России промышленного капитализма, отличного от прежней чиновной корпорации, какой ее создало Соборное Уложение 1649 года.
Вновь жертва логикой ради впечатления причастности к власти большой корпорации привела к отказу социализма, понимаемого классической марксистской теорией и в качестве управления по науке, и в качестве власти всех в интересах всех.
Исследователям советской истории, несомненно, известно, что сутью хрущевского переворота стал аналогичный выбор: смещение с властных позиций представителей еще неокрепшей сталинской технократии (логики, министерства) и захват власти партийными бюрократами (сенсорики, парткомы), выступавшими в союзе с т.н. «птенцами оттепели» (этики, придворные поэты). А ростки советской демократии были уничтожены еще раньше технократами и Сталиным.
Это очень похоже на то, как развивались события при Алексее Михайловиче, тогда как нынешнее всевластие спецслужб должно напомнить о петровской системе: каждому генералу по заводу.
Вопрос об отказе от социализма, таким образом, помещен нами в общий психоисторический контекст. Чтобы объяснить причины крушения СССР, и чтобы предсказать наше будущее, следует задуматься над более длительными процессами русской психоистории.
Такая задача ставится перед курсом психоистории России после Петра I и до настоящего времени: эти лекции ожидают участников семинара впереди и, как я надеюсь, нам удастся раскрыть тайны мыслящего российского аттрактора.
С текущим вариантом программы можно познакомиться по ссылкам:
1 часть. Предмет психоистории и классическая философия греков
2 часть. Мысль Рима и классическая христианская эпоха
3 часть. Развитие мысли Запада в Новое и Новейшее время
4 часть. Основы понимания истории России
Участие в семинаре стоит 3 тыс. рублей в месяц. Это четыре занятия, включая тексты лекций. Чтобы записаться, пришлите мне личное сообщение.
Клуб любителей психоистории в Фейсбук:
https://www.facebook.com/groups/999357773416557/
