![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
«Примкнувший к ...» о Сталине.
Sep. 19th, 2017 06:59 pmВ моих руках мемуары Д.Т.Шепилова с громким названием для любителей истории "Непримкнувший". В июне 1957 года Шепилова вместе с членами Антипартийной группы Маленковым, Когановичем, Молотовым Пленум ЦК КПСС вывел из состава ЦК и Президиума ЦК за проведение антиленинской, антипартийной линии. Т.о. закончилась политическая карьера Дмитрия Трофимовича. В 1962 году после XXII Съезда он вдобавок был исключен из партии, как и все остальные вышеупомянутые "фракционеры", но разговор не об этом.
Еще меньше известен тот факт, что Шепилов был одним из соавторов сталинского учебника по политэкономии. Коллектив видных советских экономистов трудился много лет, создавая первый в мире подобный учебник, под пристальным вниманием, а на завершающем этапе под непосредственным руководством И.В.Сталина. Т.о. член–корреспондент Академии наук СССР Шепилов встречался много раз со Сталиным лично по конкретному вопросу и смог составить свое мнение о теоретической подготовке вождя мирового пролетариата. Что немаловажно, Шепилов изложил на бумаге свои воспоминания в годы огульного охаивания Сталина, причем сам плеснул ведро помоев в сторону вождя. Вскрылся в мемуарах тот факт, что Шепилов приложил руку к решениям XX Съезда и к секретному докладу Хрущева. Но дадим слово нашему "герою", а выводы сделаем как обычно в конце.
Первый отрывок из пролога
"Сталин:
— А вы читали последний макет учебника? Как вы его оцениваете?
Я с максимальной сжатостью изложил свои оценки и замечания, считая, что для дела важно выудить не из меня, а из Сталина возможно больше замечаний, соображений, советов — как построить учебник политической экономии, И дальше в течение двух с половиной часов говорил почти один Сталин.
Потом я убедился, что многое из того, чем он делился со мной, он изложил затем на авторском коллективе. Вообще, из некоторых других эпизодов у меня сложилось впечатление, что Сталин считал необходимым в отдельных случаях предварительно поразмышлять вслух и проверить некоторые свои мысли и формулы. Это проистекало из исключительного чувства ответственности, присущего Сталину не только за каждое слово, но и за каждый оттенок, который может быть придан его слову.
В нашей ночной беседе Сталин затронул большой круг теоретических проблем. Он говорил о мануфактурном и машинном периоде в развитии капитализма, о заработной плате при капитализме и социализме, о первоначальном капиталистическом накоплении, о домонополистическом и монополистическом капитализме, о предмете политической экономии, о великих социальных утопистах, о теории прибавочной стоимости, о методе политической экономии и многих других достаточно сложных вещах.
Говорил он даже о трудных категориях политической экономии очень свободно и просто. Чувствовалось, что всё в его кладовых памяти улеглось давно и капитально. При анализе абстрактных категорий он опять-таки очень свободно и к месту делал исторические экскурсы в историю первобытного общества, Древней Греции и Рима, средних веков. Казалось бы, самые отвлеченные понятия он связывал с злободневными вопросами современности. Во всем чувствовался огромный опыт марксистского пропагандиста и публициста.
У меня сложилось твердое убеждение, что Сталин хорошо знает тексты классических работ Маркса и Ленина. Так, например, излагая свое понимание мануфактурного и машинного периодов в истории капитализма, Сталин подошел к книжной полке и достал первый том «Капитала» Маркса. Том был старенький, потрепанный и порядком замусоленный — видно было, что им много пользовались. Не заглядывая в оглавление и листая страницы, Сталин довольно быстро находил в разных главах «Капитала» те высказывания Маркса, которыми он хотел подтвердить свои мысли.
Стараясь доказать правоту своей позиции аргументами теоретического, логического, исторического характера, Сталин говорил:
— Но дело не только в Марксе. Возьмите, как ставил эти вопросы Ленин.
Сталин снова подошел к полкам, долго перебирал книги, но не нашел нужного источника. Он вышел из комнаты и через несколько минут вернулся с объемистым и тоже зачитанным томиком, Это оказалась работа Ленина «Развитие капитализма в России». Сталин, как и в «Капитале» Маркса, легко находил и цитировал нужные ему места в ленинском исследовании.
В ходе беседы Сталин критиковал некоторые относящиеся к теме беседы положения Ф. Энгельса, и эта критика не казалась мне поверхностной".
Второй отрывок из пролога
"Меня не могло не поразить, какое первостепенное значение Сталин придавал теории. Он сказал примерно так:
— Вот вам и вашим коллегам поручается написать учебник политической экономии. Это историческое дело. Без такого учебника мы не можем дальше двигаться вперед. Коммунизм не рождается, как Афродита, из пены морской. И на тарелке нам его не поднесут. Он строится нами самими на научной основе. Идея Маркса-Ленина о коммунизме должна быть материализована, превращена в явь. Каким образом? Через посредство труда на научной основе.
Для этого наши люди должны знать экономическую теорию, экономические законы. Если они будут их знать, мы все задачи решим. Если не будут знать — мы погибнем. Никакого коммунизма у нас не получится.
А разве наши люди знают экономическую теорию? Ни черта они не знают. Старики знают — старые большевики. Мы «Капитал» штудировали. Ленина зубрили. Записывали, конспектировали. Нам в этом тюрьмы, ссылки помогли; хорошими учителями были. А молодые кадры? Они же Маркса и Ленина не знают. Они по шпаргалкам и цитатам учатся.
Вот ваш учебник надо так сделать, чтобы это не шпаргалка была, не цитатничество. Он должен хорошо разъяснять все экономические законы, все понятия, категории, которые есть в «Капитале», у Маркса и у Ленина.
После такого учебника человек должен переходить к трудам Маркса и Ленина. Тогда образованные марксисты будут; хозяйство грамотно на научной основе вести будут. Без этого люди выродятся; пропадем. Поэтому учебник политической экономии нужен нам как воздух.
Сталин несколько раз в очень энергичных выражениях говорил, что вопрос стоит именно так: «либо-либо». Либо наши люди овладеют марксистской экономической теорией, и тогда мы выйдем победителями в великой битве за новую жизнь. Либо мы не сумеем решить этой задачи, и тогда — смерть!"
Ко второму отрывку хочется дать краткий комментарий. В материалах экономической дискуссии и материалах бесед с экономистами по вопросу об учебнике политэкономии Сталин заостряет внимание, именно, на незнании политэкономии партийцами и ответственными хозяйственными работниками. Тот факт, что сам учебник писался около 15 лет, а его проекты раз за разом отклонялись Сталиным, говорит о том, что сами профессора от политэкономии разбирались в ней со скрипом. Хочется подчеркнуть, что Сталин говорит не о развитии марксизма-ленинизма " и тогда - смерть", а об освоении одной из трех его составляющих - политической экономии. Не в том смысле, что две другие составляющие марксизма-ленинизма (философию и научный коммунизм) товарищи знали хорошо, а третью не усвоили, нет. А в том, что подавляющее большинство страны и партии марксизма-ленинизма толком не знало или не знало вовсе. Только старые большевики, по мнению Сталина, были хорошо теоретически подготовлены.
Как показала история, не помог тогда в просвещении масс и сталинский учебник политэкономии.
Из главы "Учебник политэкономии"
"Я был просто счастлив, счастлив от сознания того, что мне предстоит большая творческая работа, так нужная, по утверждению самого Сталина, партии, народу, всему мировому коммунистическому движению.
Вскоре Л. Леонтьева, К. Островитянова, П. Юдина и меня Сталин пригласил к себе на беседу. И вот мы прибыли «на уголок». Знакомый кабинет Сталина. Нам показалось, что сам он выглядит очень здоровым, бодрым, свежим. Мы сели за стол, Сталин говорил, расхаживая по кабинету и попыхивая своей трубкой.
Он снова подверг обстоятельной критике макет, подготовленный комиссией Маленкова.
Некоторые из затронутых здесь вопросов он уже излагал в беседе со мной, другие ставил впервые или же более широко. Мы все потихоньку делали себе заметки, а затем сопоставляли свои записи, и получилась единая запись беседы.
Общение со Сталиным на эти темы оставляло ощущение, что имеешь дело с человеком, который владеет темой лучше тебя. Были и иные ощущения. Вот ещё эпизод.
Позже описываемого периода, в начале ноября 1952 года в номере 20 журнала «Коммунист» (так именно с этого номера стал называться теоретический и политический журнал ЦК КПСС «Большевик») была напечатана моя статья «И.В. Сталин об экономических законах социализма».
14 ноября в 10 часов вечера мне позвонил А. Поскребышев и попросил, чтобы я позвонил домой Сталину. Я позвонил. Сталин сразу же снял трубку.
Дальше состоялся такой разговор:
— У вас есть перед глазами последний номер «Большевика»? Я прочитал вашу статью. Статья хорошая. Но в ней допущена одна неправильность. Во втором абзаце на странице 42-й вы пишете, что Сталин открыл объективный экономический закон обязательного соответствия производственных отношений характеру производительных сил. Это неверно. Это открытие принадлежит не мне. Закон открыт был Марксом в его предисловии к «Критике политической экономии». Он указывает там, что в определенные исторические периоды производительные силы находятся в соответствии с производственными отношениями. На известной ступени развития производительные силы вступают в противоречие с существующими производственными отношениями. Тогда наступает революция. Вы, конечно, помните это положение Маркса?
— Да, я знаю это общеизвестное положение Маркса. Но ведь Маркс не формулировал это положение как экономический закон. В вашей работе это положение Маркса было развито дальше, и сформулирован был объективный экономический закон обязательного соответствия производственных отношений характеру производительных сил.
— Это верно, конечно, что Маркс не формулировал это положение как экономический закон. Он и ряд других открытых им и очень важных теоретических положений не называл законами, но это не меняет существа дела. Я только выделил и подчеркнул данное положение Маркса, так как многие предали его забвению. Мне кажется, было бы лучше, если бы вы это место в своей статье исправили. Можно написать примерно так: Сталин внес ясность в общеизвестное положение, открытое и выдвинутое Марксом. Или вам не хочется давать такую поправку? Может быть, вам трудно это сделать. Смотрите, ведь это я для вас стараюсь, для вашего авторитета. А то могут подумать, что вот Шепилов Маркса не знает. Переиздайте сейчас эту статью и внесите в это место исправление".
"Каждый раз мы возвращались от Сталина в свою обитель в состоянии душевной взволнованности и большого творческого подъема.
Мы, естественно, гордились тем, что выполняем научную работу, имеющую такое важное значение, и под непосредственным руководством Сталина. Мы снова и снова убеждались, как глубоко и свободно владеет Сталин политической экономией, философией, исторической наукой. Как обширны его знания фактов, в том числе фактов, относящихся к давно отшумевшим историческим эпохам. Как мастерски он умеет применять абстрактные категории политической экономии для анализа конкретной действительности.
Всё, что он нам говорил, воспринималось нами как непреложная истина, всё в его указаниях казалось нам новым, важным и абсолютно правильным. Теперь, когда минуло пятнадцатилетие со дня смерти Сталина и мы постепенно начинаем разбираться в наследии прошлого, становится ясным, что нет оснований воспринимать все теоретические работы и положения Сталина в качестве непреложной марксистской истины.
Сталин был опытнейшим популяризатором марксизма-ленинизма. Он умел мастерски взять в соответствующих работах классиков всё самое главное, самое важное и подать подчас сложные исторические выводы, истины, категории, законы просто, ясно, лаконично, доступно рядовому человеку. Такова, например, его работа «Об основах ленинизма».
Сталин мог в получасовом — часовом докладе дать глубокий анализ мировых событий, освободительной борьбы и социалистического строительства за целый исторический период, на добротной теоретической базе. Опять же просто, ясно, лаконично, доступно для всех. Общеизвестно, что он делал это успешно на протяжении бурных и сложных тридцати лет.
Всё это верно. Но верно и то, что в теоретических работах Сталина есть глубокие пороки, отход в ряде вопросов от ленинских положений. Внешне безупречное и блестящее обобщение конкретной действительности при более глубоком анализе оказывается неверным отображением этой действительности. Однако это прозрение наступило у нас позже, и происходило оно очень сложно, противоречиво, порой и мучительно.
Но в тот период, о котором я сейчас пишу, сомнения в безупречности теоретических работ и личных указаний нам Сталина у нас не возникали. Сталин именовался всеми корифеем марксистско-ленинской науки, и мы, авторы учебника политической экономии, не имели в своем сознании никаких диапазонов для принятия критических волн в отношении Сталина.
Да их и самих не было, этих волн. Зарубежные антисоветские злобствования мы отвергали с порога. И правильно делали: они не давали ничего поучительного. А вся циркуляция идей в марксистском лагере, внутри страны и за рубежом, после разгрома троцкистов и правых, имела одну настроенность: работы Сталина, идеи Сталина, указания Сталина, слово Сталина — вершина марксистской мысли.
За тридцатилетие верховенства Сталина критика в партии в социологических вопросах шла постепенно на угасание и, в конечном счете, остался один-единственный творец теории и источник критики — Сталин.
Только он мог наносить, и наносил, удары: вчера по «контрабандистам» в вопросах истории партии, сегодня — по «меньшевиствующим идеалистам» в философии, завтра — по «контрреволюционным кондратьевцам» в аграрной теории, послезавтра — по «безродным космополитам» в литературе и драматургии.
Всем остальным предоставлялось одно право: прославлять гениальность идей Сталина, пропагандировать их и популяризировать. Абсолютная монополия в вопросах марксистско-ленинской теории, постепенное угасание большевистской критической мысли — это те вредоносные процессы, последствия которых оплачены нашей партией, нашим народом, мировым коммунистическим движением дорогой ценой".
Заключение
Называя в своих мемуарах Сталина диктатором, одержимым, а порой и психопатом, Шепилов описал Сталина еще и как знатока марксизма-ленинизма с энциклопедическими знаниями, который "владеет темой лучше тебя". А Шепилов в те годы и остальные профессора, работавшие над учебником политэкономии, были членами-корреспондентами, академиками Академии наук СССР! Остается загадкой, как образованнейший марксист-ленинец с диалектико-материалистическим сознанием был психопатом, с маниакальной подозрительностью и прогрессирующими страхами. Ведь Шепилов, тоже считая себя марксистом-ленинцем, о своих психических расстройствах умалчивает.
О какой критике Сталина может говорить Шепилов, когда он с щенячьим визгом бегал к вождю за профессиональным советом, а возвращался воодушевленным? О какой цене идет речь, когда сталинская партия щедро вознаграждала Шепилова за его заслуги (наградами, должностями и пр.)? Может быть "непримкнувший" говорит о критике мертвого Сталина на XX Съезде или на XXII, когда "вершину марксистской мысли" облили грязью и пошли другим путем? На это у Шепилова смелости хватило.
После смерти Сталина "новое" партийное руководство и профессора от науки получили карт-бланш, получили шанс доказать на практике свое понимание марксизма-ленинизма, протоптать свою дорогу и история показала куда они ее протоптали - к капитализму. Из статьи в статью не устаю повторять одну и туже мысль, что все проведенные после Сталина реформы были противоположны основным его теоретическим наработкам, вопреки того политэкономического завещания, которое он написал в работе "Экономические проблемы социализма в СССР". Отрицательный опыт (хоть и горький) - тоже опыт и не видеть его - это преступление. Может быть эту цену (развал страны и переход к капитализму) узрел Шепилов, почивший в 1995 году? Скорее всего нет.
Выставляя себя в мемуарах героями в начищенных латах, Шепилов, Молотов, Каганович, Жуков и другие правдорубы на практике допустили, признали, осудили и согласились с осуждением "культа личности" Сталина, их соратника, их учителя, руководителя, при котором они взлетели до небес, а без которого ударились оземь и больше не вспорхнули. Без "диктатора" Сталина верхушка партии превратилась в клубок змей, с единственной мыслью в голове - заботой о собственной шкуре. Где тот "демократический", "свободно мыслящий", "ленинский" Советский Союз, к которому они стремились? Куда они его пришвартовали? К чертовой бабушке?! Культ личности Хрущева Шепилов объясняет последствием привычки, выработанной при Сталине, т.е. стихийностью, собственной несознательностью, а от этого беспомощностью. А может быть наш герой просто отводит глаза, покрывает могучие силы, которые толкали Хрущева вперед?
Какой же вывод необходимо сделать? Современные коммунисты должны ровняться на Сталина, на Ленина, на старых большевиков, которые великолепно владели материалистической диалектикой и применяли свои знания на практике. Безусловно марксистско-ленинская наука требует развития, но невозможно продвинуть науку вперед без ее усвоения и понимания наработанного, тем паче оставляя в стороне политэкономию. Нужно быть коммунистом не на словах, а на деле, чтобы в мемуарах не прикрывать свою безграмотность в марксизме-ленинизме некоей "привычкой", "культом личности", "страхом" и т.п.
Еще меньше известен тот факт, что Шепилов был одним из соавторов сталинского учебника по политэкономии. Коллектив видных советских экономистов трудился много лет, создавая первый в мире подобный учебник, под пристальным вниманием, а на завершающем этапе под непосредственным руководством И.В.Сталина. Т.о. член–корреспондент Академии наук СССР Шепилов встречался много раз со Сталиным лично по конкретному вопросу и смог составить свое мнение о теоретической подготовке вождя мирового пролетариата. Что немаловажно, Шепилов изложил на бумаге свои воспоминания в годы огульного охаивания Сталина, причем сам плеснул ведро помоев в сторону вождя. Вскрылся в мемуарах тот факт, что Шепилов приложил руку к решениям XX Съезда и к секретному докладу Хрущева. Но дадим слово нашему "герою", а выводы сделаем как обычно в конце.
Первый отрывок из пролога
"Сталин:
— А вы читали последний макет учебника? Как вы его оцениваете?
Я с максимальной сжатостью изложил свои оценки и замечания, считая, что для дела важно выудить не из меня, а из Сталина возможно больше замечаний, соображений, советов — как построить учебник политической экономии, И дальше в течение двух с половиной часов говорил почти один Сталин.
Потом я убедился, что многое из того, чем он делился со мной, он изложил затем на авторском коллективе. Вообще, из некоторых других эпизодов у меня сложилось впечатление, что Сталин считал необходимым в отдельных случаях предварительно поразмышлять вслух и проверить некоторые свои мысли и формулы. Это проистекало из исключительного чувства ответственности, присущего Сталину не только за каждое слово, но и за каждый оттенок, который может быть придан его слову.
В нашей ночной беседе Сталин затронул большой круг теоретических проблем. Он говорил о мануфактурном и машинном периоде в развитии капитализма, о заработной плате при капитализме и социализме, о первоначальном капиталистическом накоплении, о домонополистическом и монополистическом капитализме, о предмете политической экономии, о великих социальных утопистах, о теории прибавочной стоимости, о методе политической экономии и многих других достаточно сложных вещах.
Говорил он даже о трудных категориях политической экономии очень свободно и просто. Чувствовалось, что всё в его кладовых памяти улеглось давно и капитально. При анализе абстрактных категорий он опять-таки очень свободно и к месту делал исторические экскурсы в историю первобытного общества, Древней Греции и Рима, средних веков. Казалось бы, самые отвлеченные понятия он связывал с злободневными вопросами современности. Во всем чувствовался огромный опыт марксистского пропагандиста и публициста.
У меня сложилось твердое убеждение, что Сталин хорошо знает тексты классических работ Маркса и Ленина. Так, например, излагая свое понимание мануфактурного и машинного периодов в истории капитализма, Сталин подошел к книжной полке и достал первый том «Капитала» Маркса. Том был старенький, потрепанный и порядком замусоленный — видно было, что им много пользовались. Не заглядывая в оглавление и листая страницы, Сталин довольно быстро находил в разных главах «Капитала» те высказывания Маркса, которыми он хотел подтвердить свои мысли.
Стараясь доказать правоту своей позиции аргументами теоретического, логического, исторического характера, Сталин говорил:
— Но дело не только в Марксе. Возьмите, как ставил эти вопросы Ленин.
Сталин снова подошел к полкам, долго перебирал книги, но не нашел нужного источника. Он вышел из комнаты и через несколько минут вернулся с объемистым и тоже зачитанным томиком, Это оказалась работа Ленина «Развитие капитализма в России». Сталин, как и в «Капитале» Маркса, легко находил и цитировал нужные ему места в ленинском исследовании.
В ходе беседы Сталин критиковал некоторые относящиеся к теме беседы положения Ф. Энгельса, и эта критика не казалась мне поверхностной".
Второй отрывок из пролога
"Меня не могло не поразить, какое первостепенное значение Сталин придавал теории. Он сказал примерно так:
— Вот вам и вашим коллегам поручается написать учебник политической экономии. Это историческое дело. Без такого учебника мы не можем дальше двигаться вперед. Коммунизм не рождается, как Афродита, из пены морской. И на тарелке нам его не поднесут. Он строится нами самими на научной основе. Идея Маркса-Ленина о коммунизме должна быть материализована, превращена в явь. Каким образом? Через посредство труда на научной основе.
Для этого наши люди должны знать экономическую теорию, экономические законы. Если они будут их знать, мы все задачи решим. Если не будут знать — мы погибнем. Никакого коммунизма у нас не получится.
А разве наши люди знают экономическую теорию? Ни черта они не знают. Старики знают — старые большевики. Мы «Капитал» штудировали. Ленина зубрили. Записывали, конспектировали. Нам в этом тюрьмы, ссылки помогли; хорошими учителями были. А молодые кадры? Они же Маркса и Ленина не знают. Они по шпаргалкам и цитатам учатся.
Вот ваш учебник надо так сделать, чтобы это не шпаргалка была, не цитатничество. Он должен хорошо разъяснять все экономические законы, все понятия, категории, которые есть в «Капитале», у Маркса и у Ленина.
После такого учебника человек должен переходить к трудам Маркса и Ленина. Тогда образованные марксисты будут; хозяйство грамотно на научной основе вести будут. Без этого люди выродятся; пропадем. Поэтому учебник политической экономии нужен нам как воздух.
Сталин несколько раз в очень энергичных выражениях говорил, что вопрос стоит именно так: «либо-либо». Либо наши люди овладеют марксистской экономической теорией, и тогда мы выйдем победителями в великой битве за новую жизнь. Либо мы не сумеем решить этой задачи, и тогда — смерть!"
Ко второму отрывку хочется дать краткий комментарий. В материалах экономической дискуссии и материалах бесед с экономистами по вопросу об учебнике политэкономии Сталин заостряет внимание, именно, на незнании политэкономии партийцами и ответственными хозяйственными работниками. Тот факт, что сам учебник писался около 15 лет, а его проекты раз за разом отклонялись Сталиным, говорит о том, что сами профессора от политэкономии разбирались в ней со скрипом. Хочется подчеркнуть, что Сталин говорит не о развитии марксизма-ленинизма " и тогда - смерть", а об освоении одной из трех его составляющих - политической экономии. Не в том смысле, что две другие составляющие марксизма-ленинизма (философию и научный коммунизм) товарищи знали хорошо, а третью не усвоили, нет. А в том, что подавляющее большинство страны и партии марксизма-ленинизма толком не знало или не знало вовсе. Только старые большевики, по мнению Сталина, были хорошо теоретически подготовлены.
Как показала история, не помог тогда в просвещении масс и сталинский учебник политэкономии.
Из главы "Учебник политэкономии"
"Я был просто счастлив, счастлив от сознания того, что мне предстоит большая творческая работа, так нужная, по утверждению самого Сталина, партии, народу, всему мировому коммунистическому движению.
Вскоре Л. Леонтьева, К. Островитянова, П. Юдина и меня Сталин пригласил к себе на беседу. И вот мы прибыли «на уголок». Знакомый кабинет Сталина. Нам показалось, что сам он выглядит очень здоровым, бодрым, свежим. Мы сели за стол, Сталин говорил, расхаживая по кабинету и попыхивая своей трубкой.
Он снова подверг обстоятельной критике макет, подготовленный комиссией Маленкова.
Некоторые из затронутых здесь вопросов он уже излагал в беседе со мной, другие ставил впервые или же более широко. Мы все потихоньку делали себе заметки, а затем сопоставляли свои записи, и получилась единая запись беседы.
Общение со Сталиным на эти темы оставляло ощущение, что имеешь дело с человеком, который владеет темой лучше тебя. Были и иные ощущения. Вот ещё эпизод.
Позже описываемого периода, в начале ноября 1952 года в номере 20 журнала «Коммунист» (так именно с этого номера стал называться теоретический и политический журнал ЦК КПСС «Большевик») была напечатана моя статья «И.В. Сталин об экономических законах социализма».
14 ноября в 10 часов вечера мне позвонил А. Поскребышев и попросил, чтобы я позвонил домой Сталину. Я позвонил. Сталин сразу же снял трубку.
Дальше состоялся такой разговор:
— У вас есть перед глазами последний номер «Большевика»? Я прочитал вашу статью. Статья хорошая. Но в ней допущена одна неправильность. Во втором абзаце на странице 42-й вы пишете, что Сталин открыл объективный экономический закон обязательного соответствия производственных отношений характеру производительных сил. Это неверно. Это открытие принадлежит не мне. Закон открыт был Марксом в его предисловии к «Критике политической экономии». Он указывает там, что в определенные исторические периоды производительные силы находятся в соответствии с производственными отношениями. На известной ступени развития производительные силы вступают в противоречие с существующими производственными отношениями. Тогда наступает революция. Вы, конечно, помните это положение Маркса?
— Да, я знаю это общеизвестное положение Маркса. Но ведь Маркс не формулировал это положение как экономический закон. В вашей работе это положение Маркса было развито дальше, и сформулирован был объективный экономический закон обязательного соответствия производственных отношений характеру производительных сил.
— Это верно, конечно, что Маркс не формулировал это положение как экономический закон. Он и ряд других открытых им и очень важных теоретических положений не называл законами, но это не меняет существа дела. Я только выделил и подчеркнул данное положение Маркса, так как многие предали его забвению. Мне кажется, было бы лучше, если бы вы это место в своей статье исправили. Можно написать примерно так: Сталин внес ясность в общеизвестное положение, открытое и выдвинутое Марксом. Или вам не хочется давать такую поправку? Может быть, вам трудно это сделать. Смотрите, ведь это я для вас стараюсь, для вашего авторитета. А то могут подумать, что вот Шепилов Маркса не знает. Переиздайте сейчас эту статью и внесите в это место исправление".
"Каждый раз мы возвращались от Сталина в свою обитель в состоянии душевной взволнованности и большого творческого подъема.
Мы, естественно, гордились тем, что выполняем научную работу, имеющую такое важное значение, и под непосредственным руководством Сталина. Мы снова и снова убеждались, как глубоко и свободно владеет Сталин политической экономией, философией, исторической наукой. Как обширны его знания фактов, в том числе фактов, относящихся к давно отшумевшим историческим эпохам. Как мастерски он умеет применять абстрактные категории политической экономии для анализа конкретной действительности.
Всё, что он нам говорил, воспринималось нами как непреложная истина, всё в его указаниях казалось нам новым, важным и абсолютно правильным. Теперь, когда минуло пятнадцатилетие со дня смерти Сталина и мы постепенно начинаем разбираться в наследии прошлого, становится ясным, что нет оснований воспринимать все теоретические работы и положения Сталина в качестве непреложной марксистской истины.
Сталин был опытнейшим популяризатором марксизма-ленинизма. Он умел мастерски взять в соответствующих работах классиков всё самое главное, самое важное и подать подчас сложные исторические выводы, истины, категории, законы просто, ясно, лаконично, доступно рядовому человеку. Такова, например, его работа «Об основах ленинизма».
Сталин мог в получасовом — часовом докладе дать глубокий анализ мировых событий, освободительной борьбы и социалистического строительства за целый исторический период, на добротной теоретической базе. Опять же просто, ясно, лаконично, доступно для всех. Общеизвестно, что он делал это успешно на протяжении бурных и сложных тридцати лет.
Всё это верно. Но верно и то, что в теоретических работах Сталина есть глубокие пороки, отход в ряде вопросов от ленинских положений. Внешне безупречное и блестящее обобщение конкретной действительности при более глубоком анализе оказывается неверным отображением этой действительности. Однако это прозрение наступило у нас позже, и происходило оно очень сложно, противоречиво, порой и мучительно.
Но в тот период, о котором я сейчас пишу, сомнения в безупречности теоретических работ и личных указаний нам Сталина у нас не возникали. Сталин именовался всеми корифеем марксистско-ленинской науки, и мы, авторы учебника политической экономии, не имели в своем сознании никаких диапазонов для принятия критических волн в отношении Сталина.
Да их и самих не было, этих волн. Зарубежные антисоветские злобствования мы отвергали с порога. И правильно делали: они не давали ничего поучительного. А вся циркуляция идей в марксистском лагере, внутри страны и за рубежом, после разгрома троцкистов и правых, имела одну настроенность: работы Сталина, идеи Сталина, указания Сталина, слово Сталина — вершина марксистской мысли.
За тридцатилетие верховенства Сталина критика в партии в социологических вопросах шла постепенно на угасание и, в конечном счете, остался один-единственный творец теории и источник критики — Сталин.
Только он мог наносить, и наносил, удары: вчера по «контрабандистам» в вопросах истории партии, сегодня — по «меньшевиствующим идеалистам» в философии, завтра — по «контрреволюционным кондратьевцам» в аграрной теории, послезавтра — по «безродным космополитам» в литературе и драматургии.
Всем остальным предоставлялось одно право: прославлять гениальность идей Сталина, пропагандировать их и популяризировать. Абсолютная монополия в вопросах марксистско-ленинской теории, постепенное угасание большевистской критической мысли — это те вредоносные процессы, последствия которых оплачены нашей партией, нашим народом, мировым коммунистическим движением дорогой ценой".
Заключение
Называя в своих мемуарах Сталина диктатором, одержимым, а порой и психопатом, Шепилов описал Сталина еще и как знатока марксизма-ленинизма с энциклопедическими знаниями, который "владеет темой лучше тебя". А Шепилов в те годы и остальные профессора, работавшие над учебником политэкономии, были членами-корреспондентами, академиками Академии наук СССР! Остается загадкой, как образованнейший марксист-ленинец с диалектико-материалистическим сознанием был психопатом, с маниакальной подозрительностью и прогрессирующими страхами. Ведь Шепилов, тоже считая себя марксистом-ленинцем, о своих психических расстройствах умалчивает.
О какой критике Сталина может говорить Шепилов, когда он с щенячьим визгом бегал к вождю за профессиональным советом, а возвращался воодушевленным? О какой цене идет речь, когда сталинская партия щедро вознаграждала Шепилова за его заслуги (наградами, должностями и пр.)? Может быть "непримкнувший" говорит о критике мертвого Сталина на XX Съезде или на XXII, когда "вершину марксистской мысли" облили грязью и пошли другим путем? На это у Шепилова смелости хватило.
После смерти Сталина "новое" партийное руководство и профессора от науки получили карт-бланш, получили шанс доказать на практике свое понимание марксизма-ленинизма, протоптать свою дорогу и история показала куда они ее протоптали - к капитализму. Из статьи в статью не устаю повторять одну и туже мысль, что все проведенные после Сталина реформы были противоположны основным его теоретическим наработкам, вопреки того политэкономического завещания, которое он написал в работе "Экономические проблемы социализма в СССР". Отрицательный опыт (хоть и горький) - тоже опыт и не видеть его - это преступление. Может быть эту цену (развал страны и переход к капитализму) узрел Шепилов, почивший в 1995 году? Скорее всего нет.
Выставляя себя в мемуарах героями в начищенных латах, Шепилов, Молотов, Каганович, Жуков и другие правдорубы на практике допустили, признали, осудили и согласились с осуждением "культа личности" Сталина, их соратника, их учителя, руководителя, при котором они взлетели до небес, а без которого ударились оземь и больше не вспорхнули. Без "диктатора" Сталина верхушка партии превратилась в клубок змей, с единственной мыслью в голове - заботой о собственной шкуре. Где тот "демократический", "свободно мыслящий", "ленинский" Советский Союз, к которому они стремились? Куда они его пришвартовали? К чертовой бабушке?! Культ личности Хрущева Шепилов объясняет последствием привычки, выработанной при Сталине, т.е. стихийностью, собственной несознательностью, а от этого беспомощностью. А может быть наш герой просто отводит глаза, покрывает могучие силы, которые толкали Хрущева вперед?
Какой же вывод необходимо сделать? Современные коммунисты должны ровняться на Сталина, на Ленина, на старых большевиков, которые великолепно владели материалистической диалектикой и применяли свои знания на практике. Безусловно марксистско-ленинская наука требует развития, но невозможно продвинуть науку вперед без ее усвоения и понимания наработанного, тем паче оставляя в стороне политэкономию. Нужно быть коммунистом не на словах, а на деле, чтобы в мемуарах не прикрывать свою безграмотность в марксизме-ленинизме некоей "привычкой", "культом личности", "страхом" и т.п.
![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif){kind=small}
Очень важно и коротко сказано всё существенное. В городах преобладают русские. То есть "украинский" - это деревня, наступающая на город при помощи и под управлением большевиков. Причем - неизбежно украинизированны.
